28 августа, в День памяти и скорби российских немцев, по всей России проходят памятные мероприятия. В этот день в 1941 году вышел указ о депортации советских немцев из Поволжья в Сибирь и Казахстан и ликвидации их автономной республики. Немцы обвинялись в сокрытии германских шпионов и диверсантов. Вскоре после выхода указа началось выселение представителей этого народа и из других республик СССР.
После депортации те взрослые немцы, кто мог работать, были мобилизованы в трудовую армию. Немецкие трудармейцы работали на лесоповале, строительстве оборонных предприятий, железных дорог, в рыболовецких хозяйствах и на шахтах. Обвинения в сокрытии шпионов и диверсантов были сняты с них только в 1965 году.
Тех, кто помнит эти события, в живых осталось уже немного. Несколько лет назад организации российских немцев начали собирать воспоминания, чтобы сохранить их для истории. Так появилась "Электронная книга памяти российских немцев". "НацАкцент" предлагает ознакомиться с личными историями участников депортации.
Из воспоминаний Адама Шмидта, жителя немецкой колонии Новосаратовки под Санкт-Петербургом:
"Мы на колесах. Нет ни мыла, ни условий для стирки. Вши стали нашими главными врагами. Самой большой радостью в пути были дни санобработки и бани. <…> Иногда нас кормили в ресторанах ж.д. станций – галушками, щами и т.д. Дорожные заботы по выживанию семьи не оставляли времени для скуки.
Мы распределяли обязанности – кому готовить, кому уголь воровать с составов с углем, кому доставать кипяток, кому идти на базар около станции, кому что продать или обменять на съестное. <…>
На базаре можно было купить мед, квашеную капусту, курятину, яйца и еще незнакомую, целительную черемшу".
Из воспоминаний Романа Матвеевича Богера:
"1941 год, 25 сентября. Утром сообщение по телефону в сельсовет. В суточный срок всему немецкому населению собрать нужные вещи, продукты на 3–5 дней. Откуда-то появилась вооруженная милиция на лошадях, которая разъехалась по всему селу. На другой день рано утром, с других деревень прибыли подводы, брички, повозки, арбы. Их распределили по дворам, быстро погрузили вещи. Детей и стариков посадили на подводы, остальные пошли пешком в сопровождении охраны. Шли целый день, прошли 60 км, ночью прибыли на станцию Кущевская, где нас уже ждали составы с телячьими вагонами. Тут же началась погрузка. <...>
Были случаи, что умирали люди, хоронили на неизвестных разъездах, станциях, в тряпки завернутые, немного закрытые трупы оставляли рядом с железной дорогой.
Кормили один раз в день. По одному из членов семьи собирались в группы и под конвоем шли на станцию за баландой в ведро и хлебом в сумку. Воду тоже давали, но не на всех станциях, потому что не везде была горячая вода. Так и доехали до Юрги. Прибыли 25 октября. Выгрузились по команде. Вагоны ушли, люди остались. Уже выпал снег. Не каждый, да почти никто не имел теплых вещей, обогреваться было негде. Мужики насобирали дрова, развели костры. В этот же день подали подводы и нас стали развозить по деревням".
Из воспоминаний Аделины Лоренц и ее родителей Эгона и Софии Венкелер, жителей села Грюнфельд Азербайджанской ССР:
"Три дня на подготовку и 25 кг багажа на человека – таков приказ властей. К тому же сдать нужно было коров, дом, собранный урожай. Взамен выдавали квитацию, якобы для возмещения убытков по прибытию на новое место жительства. Эта квитанция до сих пор хранится у меня в семейном архиве и является очередным доказательством обмана властей. Пока папа бегал в сельский совет оформлять документы, мама взяла на себя все хлопоты по приготовлению провианта в дорогу. Закололи свинью, перерубили кур, мама напекла хлеба и насушила сухарей. Прожаренное мясо укладывалось в ведра и заливалось жиром. Родители задавались вопросом: куда девать нажитое имущество. Продать? Покупатели не находились. Раздарить? Нашлись такие, которые захотели взять. Причем, кто первый приходил, имел возможность выбрать. Спросом пользовались посудные сервизы, оконные шторы, мебель, одежда и постельное белье.
Мне, как ребёнку, запомнился последний совместный ужин в большом новом доме дедушки. Собрались семьями – семьи двух братьев и сестра отца. Запомнился горячий, душистый чай с молоком. Запах этого вкусного чая преследовал меня потом все голодные годы моего детства. Ночью въехали во двор пустые телеги, по одной на семью. Посадили меня и брата на одну, а оставшееся место загрузили нашими пожитками. <...>
Путь наш лежал до железнодорожной станции Акстафа. Выяснилось, что в колонне не досчитались одной семьи. Пришлось отцу вернуться и узнать в чем дело. То, что он увидел, потрясло его. Родное ухоженное село было оцеплено вооруженными солдатами. Гробовая тишина на пустынных, темных улицах, темные окна без штор, в некоторых горел еще свет. На улицах бродили собаки в поисках своих хозяев".
Из воспоминаний Берты Венинг, её семья жила в Крыму недалеко от Джанкоя, в деревне Сабанчи:
"На сборы нам дали два дня. Мы упаковали продукты и теплые вещи, скотину сдали в колхоз, заколотили досками окна и двери своего дома. Но в назначенный день за нами не приехали, и мы ночевали во дворе, в стогу сена. А утром из колхозного стада прибежала наша корова, уткнулась головой в мамино плечо, и из ее глаз хлынули слезы. Потрясенные этим зрелищем, вслед за коровой зарыдали люди. Ревели все. Такой рев стоял… Отец не выдержал, отвернулся и ушел".
Из воспоминаний Георгия Георгиевича Флейшмана, основателя движения российских немцев в Тобольске:
"Началась война, а с ней и наши беды, как у всех в нашей стране. Мы, ребятишки, многого тогда не понимали. Хотели увидеть сбитых немцев, не понимая, что мы – тоже немцы. Для нас они были фашистами, гитлеровцами.
18 марта 1942 года неожиданно нас, немцев, подняли. Предупредили за 24 часа, что мы должны собрать свои вещи, предложили продать что-то. Но кому было продавать? Люди голодали. Единственное, что мы продали, – это патефон с пластинками и мои санки. Нас повезли до Финляндского вокзала, посадили в битком набитый поезд. Довезли до переезда, после которого начиналась "Дорога жизни". Нас пересадили на маленькие автобусы, забитые вещами, людьми. Ехали по льду. Видел ямы от бомбежек, зенитки, стоявшие вдоль "Дороги".
Как только наш эшелон пересек озеро, началась бомбежка. Нам потом говорили, что следующий эшелон разбомбили. Люди, которые ехали по этой дороге, погибли. Затем нас посадили в телятники. <…>
Нас привезли по железной дороге в Голышманово. Тогда еще этот поселок относился к Омской области. Оттуда нас отправили по деревням. Нашу семью сослали в совхоз "Журавли". Когда мы приехали на место, то местное население очень удивилось: "Нам говорили, что немцы с рогами, а вы такие, как и мы". Вот такая была пропаганда немецкого народа России. Уже позже, в Тобольске я ходил в школу, окончил ее хорошо, но немецкий сдал на "три". Я не хотел учить этот язык, не хотел его знать".
Из воспоминаний Валентины Дорн, чья семья была депортирована из села Гречихино (нем. Walter) Волгоградской области в поселок Горки Ямало-Ненецкого автономного округа:
"Немецкие семьи привезли сюда на рыбный промысел. Женщины сами гребли, вытаскивали сети. После двух лет работы на веслах заболела ревматизмом тетка, слегла, а вскоре и умерла. Матери повезло больше: ее поставили поваром в детский сад. Но вечером она вместе с другими шла грузить рыбу. Один раз по шатким мосткам она не удержала тачку, которая резко потянула ее в сторону, и упала прямо в холодную воду. Будучи в теплой одежде, мать всё таки сумела доплыть до берега. Вернулась домой мокрая, озябшая. "Ничего страшного", – успокаивала она мальчишек, едва шевеля посиневшими губами.
Рыбы ловили и грузили много, но ее под страхом смерти брать было нельзя. Только иногда тайком рыбу приносили русские ссыльные, да из столовой матери разрешали взять рыбьи головы и кости, из которых она варила холодец.
Иногда кто-нибудь полулегально приносил из зверосовхоза замерзшие тушки лис. Вообще-то в лучшие времена лис не ели, от них брали только мех. Теперь и они считались деликатесом. Если уж совсем ничего не было, ели картофельные очистки. Особенно тяжело пришлось, когда мать потеряла продуктовые карточки, которые выдавали переселенцам. Это мучительное чувство голода, которое не покидает даже во сне. Лучше не думать о еде, но в воображении рисуется тарелка с галушками, ломоть ароматного хлеба с вареньем…"
Из воспоминаний Андрея Андреевича Крамера, депортированного из поселка Аль-Варенбург Саратовской области в Александровский район Томской области:
"Люди старались выживать. Наши бабушки верили в Бога и молились. По вечерам они пели немецкие песни о том, как переселили людей в необжитые места, в глубинку. Они так задушевно пели и плакали, что и мы, ребятня, не выдерживали и тоже плакали навзрыд со взрослыми, забывая на короткое время про голод, холод, унижения и оскорбления, которые пришлось испытать немецкому народу. Но немцы работали, не жаловались, да и жаловаться-то некому было. Нужно помогать стране выполнять все поставленные задачи".
Тэги
