В поисках меня

У моего деда четверо сыновей и десяток внуков. Нас всех он называет сынами бурятского народа. Я так часто это слышал в детстве, что перестал воспринимать свой титул. К тому же мы все ещё являемся сынами Джидинской долины, степными орлами, великими борцами (бухэ барилдаан). К двум последним эпитетам отнести большинство из нас можно, если иметь очень vivid воображение. Но мой младший брат является борцом-вольником, предпочитая называть это занятием для тела. Не снискав славы аварги (абсолютного чемпиона Трёх Игр Мужей), он в родном селе отца вызывает дрожь и трепет в чреслах своих конкурентов на сурхарбанах и летних молебнах.

В школе я не относил себя ни к какой национальности. Мы все были пацаны и братва, и говорили на русском языке. В моём родном городе Улан-Удэ не принято делиться на национальности. Это город, в котором толерантность возведена в культ.  Ею пропитан дух города, его ментальность. Здесь как-то само собой получается «обладать своим правом жить в мире и при этом сохранять свою индивидуальность». Улан-Удэ для своих районов как Нью-Йорк для мира. В метрополии каждый стремится сохранить свою уникальность в целях выживания, вспомнить о своих корнях, о том, что удержит на плаву.

В каждом районе Бурятии говорят на своём диалекте бурятского языка. Объединить такое многообразие помогает русский язык и готовность жить в многонациональной среде. Тут хотелось бы процитировать кандидата социологических наук Ирину Чимитову, что «особенностями традиционно полиэтнической среды Улан-Удэ являются преобладание в его населении людей, имеющих предков, родственников и друзей иных национальностей, отсутствие в черте города районов и микрорайонов, в которых люди чувствуют дискомфорт в связи со своей национальной принадлежностью, взаимное признание культурных ценностей со стороны большинства представителей основных контактирующих этносов». Наверное, это так.

Другой мой дед, который не столь патетичен, наполовину русский. Его родной брат, мой дядя Гена, тоже наполовину русский и женился на белоруске тёте Люде Кайдаш. Их сын, дядя Слава, который сейчас живёт в Красноярске, был моим старшим братом на хадаг тавилга (сватовство) в Кызыле. Моя жена Айдана – тувинка. Как человек увлекающийся, я заболел хомеем и горловым пением. Мою трёхмесячную дочь зовут Айса, и Айдана ей поёт тувинские колыбельные песни. Имя Айса я выбрал дочери в калмыцкой интерпретации, что значит мелодия. Моя тётя Ира, уехав на заработки в Южную Корею, вышла замуж за хангука. Их дочь Ю Чи Е один год провела в России, изучая русский язык. Мистер Ю Пён Гак с гордостью рассказывал своим соседям и знакомым, как его дочь постигает невообразимый русский язык и совершенно не боится сибирских морозов. Её отправили сюда много двигаться на свежем воздухе, помогать по хозяйству, любить животных. К сожалению, этого не случилось. Гамбургеры, BTS и дорамы поджидали её и здесь. А заставлять любимую внучку мыть полы и посуду было бы совсем уж не по-человечески. Вид пяти священных бурятских животных или таван хушуу мал (лошадь, корова, баран, козел, верблюд) на ферме моего отца её совсем не впечатлял, тем более перспектива ухаживать за ними. А коты и собаки сильно уставали от её любви и при виде её разбегались в разные стороны.

Немножко о таван хушуу мал: в этой почётной пятёрке верблюд считается неприкосновенным посланником высшего божества, на коне завоевывались новые пространства, корова давала молоко, брызгая которым мои предки, да что они, мой отец ежедневно устанавливает связь с космосом. Коза символизирует лёгкость, крепкое здоровье и дружбу, а овца – тепло, гармонию и плодородие. Кроме сакральных смыслов, есть еще от этих животных и чисто утилитарная польза: мясо, шерсть, кожа, шкуры, пух, кости, сухожилия, молоко. Это основа номадизма и не мудрено, что у моей корейской кузины сердце не ёкает при их виде. А моё – трепещет, когда я приезжаю домой или в Тыву. В честь меня приносят в жертву упитанного барашка. Я в этих ритуалах предстаю в нескольких ипостасях: и старший сын, и мужчина, и продолжатель рода, и уже гость, или дорогой зять (в Тыве). И это ослепительное солнце на ясном синем небе (после Питера-то!), и нестерпимая жара, и этот степной ветер – все кажется родным, моим!!!

Еще одна моя тётя вышла замуж за одного из братьев Ярыгиных (не Ивана, конечно, за Николая) и живёт сейчас со своей семьей на его малой родине в деревне Сизая, что в Красноярском крае. Серега Ярыгин – богатырь земли сибирской, сын моей тёти Ларисы, раздражается на очевидный для всех бурятов-родственников вопрос, а почему в борьбу-то не пошёл. Ну тут уж дела семейные!

Как много тётушек вокруг! Так вот ещё одна моя тётушка Марина связала свою судьбу с украинским хлопцем Бидией Захаровичем Сокольвяком, и у них растут прекрасные Вовочка, Димочка и Сонечка. Классического хлопца Бидия Захарович мало напоминает, равно как и я – сына степей и дикого тунгуса.

Мама Бидии Захаровича – поэтесса-шестидесятница – в свое время увлеклась учением Бидии Дандарона, который является основателем доктрины необуддизма, или буддизма для европейцев. В своём учении он попытался синтезировать буддийское учение гелуг с европейской философией и наукой. Сейчас тетя Марина и её семья живут в Москве, и я горжусь тем, что она является лучшим работником МФЦ города Щелково.

Позволю себе согласиться с социологом Ириной Чимитовой, что «в традиционно полиэтнической среде создаются предпосылки для того, чтобы межэтническая толерантность являлась не только качеством отдельных людей, но и нормой и принципом жизнедеятельности регионального сообщества в целом».

Причём моя семья, может быть, не самый яркий пример межэтнической толерантности. Я знаю бурятские семьи, где были усыновлены дети из блокадного Ленинграда. Из-за неразберихи с документами им давали бурятские имена, и они становились частью рода и продолжали его уже как буряты.

Наверное, грандиозное кочевое прошлое, географическое расположение аккурат между Востоком и Западом, насильственное переселение народов в Бурятию и наоборот, большое количество образованных ссыльных каторжан, наследие декабристов, природная гостеприимность, холод и необъятность территорий – всё это сыграло роль в том, что люди в Бурятии уже на уровне генетической памяти проявляют готовность не испытывать культурный шок, не замыкаться в себе или на себе, быть открытыми другим культурам. Позволю себе заметить, что религия в Бурятии имеет немного наднациональный характер. Все хором бегут в Дацан или в прорубь, на Масленицу и на Сагаалган, к шаману или ламе, к бабке на заговор, а летом – на свою малую родину на родовые молебны. Я рад, что сохранилось много языческих ритуалов и в буддизме, и в православии, которые адекватны ходу вещей в природе, не вызывают отторжения.

Ирина Чимитова как учёный предлагает «создание территорий межэтнической толерантности в России в виде конкретных региональных и городских сообществ, которое может улучшить ситуацию в масштабах страны и способствовать утверждению в ней межэтнической толерантности не только как позиции личности или отдельно взятых местных и региональных сообществ, но и как одного из принципов жизнедеятельности многонационального государства». Как переводчик, как политолог, как путешественник, как космополит, а в будущем как и журналист, освещающий межэтническую тематику, готов её поддержать.

После школы я уехал в город Шеньян изучать китайский язык и культуру. Там я сходил за местного, если не пытался говорить, но прежде всего, я был éluósī rén (русский).

Потом была девушка Нуунзаяа из Хух-Хото, ménggǔ rén (внутренняя монголка), с которой мы говорили на китайском, так как я не владел своим родным бурятским языком, который Нууна понимала хорошо, особенно его джидинский диалект. Постепенно через монгольский язык я начал говорить по-бурятски.

Затем была армия, служба в Армении. Армия России – это настоящий Вавилон!!! Бывало, в казарме никто не говорил по-русски, стоял многоязыкий гомон. В армии я окончательно убедился в том, как важно владеть родным языком хорошо. Благо, калмыки-сослуживцы мне в этом также активно помогали.

А сейчас – Питер. Я приехал по стопам своего земляка, первого бурятского учёного Доржи Банзарова, постигать академическую науку. Он работал над разгадкой надписи Чингисова Камня в Эрмитаже. Православный казак всю свою жизнь посвятил восстановлению письменности бурятского народа.  Как-то на семинаре меня попросили поделиться опытом службы в НОАК. Я сначала подумал, это шутка. Меня, русского солдата, путают с китайцем!!! О, сколько нам ещё открытий чудных готовит непросвещенья дух…

Я готов воспринимать и просвещать. Россия – это не melting pot, не «одна страна – один народ», здесь на данный момент невозможна европейская унификация, здесь много национальных республик, стремящихся сохранить свою самобытность, аутентичность и идентичность.

Моя Бурятия – это территория с уникальной культурой монгольского мира, казачества, старообрядчества, русского мира, где одно без другого уже не может существовать.

Да, я – сын бурятского народа и Джидинской долины: по праву рождения, по месту рождения, по восприятию души. Воспринимаю сейчас это без пафоса, а как факт. Но, прежде всего, я – гражданин России (a proud Russian), которую люблю безмерно.

Кстати, в Питер уезжал из Сибири, а сейчас – это Дальний Восток!

Мэргэн Банзаров

28 февраля 2019