Встреча с Аликом

В марте студенты школы межэтнической журналистики встретились с дагестанским журналистом Аликом Абдулгамидовым в редакции газеты «Новое дело». Он рассказал о своей работе в горячих точках и дал рекомендации молодым журналистам в освещении межэтнических тем.

Преподаватель, телерепортер, публицист Алик Абдулгамидов рассказал о самом тяжелом и запомнившемся на долгие годы периоде его работы в дагестанском телевидении. События 1990-2000 гг. сменяли друг друга и не переставали случаться, видимо, поэтому именно тогда были журналисты – романтики, как сам Алик выражается о себе и коллегах, которые могли долго не получать зарплату, но при этом получать удовольствие от своей работы и пользы, которую они несут обществу. А они помогали не просто на словах, при этом не раз приходилось делать сложный профессиональный выбор: показывать свежий сюжет или умалчивать, пока остынет. Часто они рисковали жизнью.

Чеченские войны

Мне было 9, когда Басаев получил ранение в ногу, и я очень хорошо помню этот период войны в Чечне, не любила Басаева и всю его команду, потому что не понимала, и мне было страшно. Мечтала о том, чтобы мафии не стало и поскорей. Когда его раненого лечили, я удивлялась, почему взрослые, которые сами же говорят, что он бандит, отправляют к нему врача. А потом он умер, наконец-то все закончилось, думала я. За кулисы тех событий, суррогат которых мы смотрели по телевизору, нас отвел Алик Абдулгамидов.

Межнациональная тема - очень тонкая сфера, много раз говорим, но постоянно спотыкаемся, к сожалению, в нашей  профессии очень много появилось провокаторов. Миграционные процессы бесконечны, веками идут. С одной стороны мы вроде должны освещать все как есть, с другой стороны, ты понимаешь, что идет информационная война, ты прекрасно понимаешь, что в первой чеченской кампании Россия все полностью проиграла. Помню, когда приезжали коллеги из Москвы, они к федеральным войскам никогда не ездили, они отправлялись прямо к Басаеву, Хаттабу, которые их встречали, провожали. В первую чеченскую войну они стабильно ездили туда, чеченцы их хорошо воспринимали, давали им интервью. Елена Масюк, работала на НТВ, – это одна из лучших репортеров России, она была на короткой ноге с Хаттабом и Шамилем Басаевым, не один раз ездила.  Она их позитивно выставляла, она говорила, что это повстанцы, не боевики. Но в один момент возникла крысиная любовь к ней, все высосали из нее они. Взяли ее и посадили сюда, требовали выкуп, потом над ней как хотели, так и издевались. Когда ее выкупили, она после этого не приезжала на Кавказ. Ездила только на север, документальные фильмы снимала.

Во время второй чеченской кампании, начиная с вторжения  в нашу республику, информационная политика резко поменялась. Я работал с покойным генералом Геннадием Трошевым, он умница был, он лучше всех понимал роль журналистов  в этой войне, он даже, когда места не было, своих офицеров  высаживал и нас брал с собой, чтобы на позициях видели, как живут солдаты. Они реально жили очень плохо, особенно на первом этапе, и кушать толком не было, их бросали и забывали. Такие как Трошев заставляли работать остальных, обеспечивать, а так выкинули. Но солдат все стерпит. Пули свистят, а солдаты идут, пацаны идут 18-19 летние, они часто неподготовленные, они - пушечное мясо.

В Карамахи видим, боевики время от времени садились на волну федеральных сил и корректировали огонь, как им хочется. Так один раз скорректировали, что федеральная авиация разбомбила своих же. Все на наших глазах происходит, естественно мы снимаем и думаем сообщить. Потом думаем, стоит ли показывать это сейчас, когда общественное мнение на стороне армии. От Леваши колонны людей идут, выходят и бросают прямо на броню виноград, хлеб, сыр, встречая так солдат. И мы показываем топорную работу. В любом случае это прокол армейского командования. Затем начинается внутренняя борьба, ты журналист или не журналист. Решили с Русланом Гусаровым сообщить об этом. Так получилось, что спутниковая станция, по которой мы передаем репортаж в Москву, находится на территории штаба, в Нижнем Казанище находится штаб и там генерал. Вокруг нас всегда бывает много стукачей, кто-то настучал. Адильгерей Магомедтагиров (российский государственный деятель), узнал о том, что ровно через минут 15 будет в эфире репортаж об этом. Вызывает Гусарова туда и говорит, что это надо убрать, не показывать. «Только как? Я уже передал в Москву», - он говорит. «Если ты хочешь дальше работать, ты уберешь это» - отвечает Адильгерей. И опять выбор. В конечном итоге за три минуты до эфира он успевает своего редактора попросить кусок вырезать. Я это вижу, на моих глазах происходит, в этот день не передал, а передал уже на следующий день, когда все улеглось. Не порезал. Горячая новость острее воспринимается в первый день, а на второй день уже не очень.

В 1998 году в лагерях Хаттаба шла массовая подготовка, там было несколько отрядов дагестанцев. Даже было несколько наших 70-летних дедуль дагестанских, они тренировались, бросали мины, им говорили: «Вот тебе, Магомедали, держи» и все снимали. Гамзат Гамзатов взял на себя инициативу, собрал федеральных журналистов Дагэнерго, и сказал, что хочет поговорить. Я пришел, Гусаров, Тимур Абдуллаев был, человек 5-6. И он говорит: «Вот такая история, сейчас зашли чеченцы и дагестанцы, у меня к вам просьба о дагестанцах не говорить, что они в составе…». И мы друг на друга посмотрели. Он говорит: «Я вас понимаю, вы профессионалы, вам хочется правды, но это такая правда, от которой сейчас никому пользы не будет, потом можете назвать, мы все вспомним, кто там был, но сегодня не нужно». Мы так и сделали.

В первые дни, когда мы были в Ботлихе, местные говорили: «А че их останавливать, давай вместе с ними до Махачкалы дойдем, наведем там порядок». Андийцы в этом отношении пример показывали, Басаев должен был оттуда пройти, они не впустили их. В информационном плане, в чем был здесь выигрыш, во время первой чеченской кампании больше сотни тысяч чеченцев нашли приют в Дагестане, и в приграничных селах, в Хасавюрте. По сути, у нас, как в других странах, не было лагерей беженцев. Жили в семьях. И вот когда это событие началось, это был один из аргументов сказать: «Эй, мы вас приютили, какого черта вы полезли сейчас на нашу землю». Это был важный момент информационной войны. Это время от времени будет повторяться.

Национальные движения

Потом он рассказал другую историю, где с коллегой долго выбирал «идти или не идти», и все-таки пошел конем.

В тех же 80-х были в Махачкале представители двух вооруженных лагерей: «аварцы» и «кумыки» делили между собой земли. Они сидели в окопах за Махачкалой, ходили по квартирам деньги собирали, на это покупали оружие. Сначала появился «Тенглик», в 1988 году, кумыкские профессора подписали письмо Горбачеву о геноциде, о том, что у них отбирают земли. В ответ депутат и общественный деятель Дагестана Гаджи Махачев создал план Шамиля (Народный фронт им. Имама Шамиля). Мы с коллегой Федором Завьяловым снимали сюжет о них в программе Дагестан, при этом сохраняя баланс, чтобы не получилось одностороннее освещение. Но сразу же после эфира нас обвиняли в необъективности, подозревали в продажности. Чтобы не нагнетать ситуацию мы секундомером даже мерили, кому сколько эфира будем давать. «Кумыкская» позиция такая была: это все наши земли, мы приехали в город. Мы прокомментировали этот момент так: «Это нам напоминает историю, если бы в Америке индейцы сказали что Америка - наша родина, негры идите в свою Африку, а белые возвращайтесь в Англию, освободите нашу землю». После этого сообщения, нас объявляют врагами кумыкского народа. Они выпускают у себя газету, там наши фотографии с коллегой и подпись - «Враги народа». Потом пошли  угрозы, звонки в наш адрес. Два дня мы ходим, нам говорят: «Возьмите отпуск, уходите». Я думал, вот уеду в село, и как долго я буду там сидеть, для чего? Сели мы с Завьяловым  и решили ехать прямо в «Тенглик». Поехали к кумыкам, они ошалели, не ожидали. Пошли к главному. Там у них была дисциплина, они нас повели сразу к нему.  И говорим: «Ну давайте вердикт врагам кумыкского народа». Сели, поговорили, это продолжалось минут 40, а потом разошлись. Поняли, во-первых, что мы никакие не враги, мы выполняем свою профессиональную работу, людям надо давать информацию; во-вторых, нас никто не покупал; в-третьих, мы в истории неплохо разбираемся и равноудалены, что от «Тенглик», что от народного фронта. Газеты они сняли, мы были реабилитированы.

Чеченцы и аварцы

Похожая история была с аварцами и чеченцами. То же самое: лагеря, окопы. У чеченцев все очень хорошо организовано, есть старший, младший, так просто к ним в лагерь не зайдешь. Сразу встречает дежурный, он проводит к другому дежурному, тот дежурный к столу, предлагает чай с дороги, потом главного вытаскивает. Аварский лагерь – это просто гуляй поле, приехали со всей России с поломанными ушами, все перед камерой собираются. Тогда Рамазан Абдулатипов (от аварцев) и Руслан Хасбулатов (от чеченцев) подписывали соглашение о перемирии.

Каждая история имеет свои особенности, всегда важно учитывать, что мы не на командировке, мы на своей территории работаем. Максимально надо быть объективным. Часто меня просят про лезгинские проблемы говорить, я же позиционирую себя как дагестанский журналист, потому что понимаю, что в Дагестане есть общие проблемы – экономические, социальные, уровень жизни людей. Я не хочу только на лезгинской теме акцентировать внимание, чтобы также не вызвать лишнее раздражение в обществе.

Голые факты

Иногда нужно апеллировать голыми фактами и без каких-либо комментариев. В селе на границе с Чечней, Уцмиюрте, в 90-е годы местные жители выращивали огурцы и продавали их в Чечню. Там произошла непонятная история, до сих пор неясная, убили беременную женщину с Уцмиюрта, которая продавала овощи в Чечне. Там возникло на этой почве противостояние чеченцев и аварцев – переселенцев с Ботлихского района. Долгое противостояние. Это та история, когда комментировать не нужно, понятно, что убивать нельзя, тем более женщину беременную, поэтому давали чисто констатацию, ссылку на правоохранительные органы. Не акцентировали внимание на то, что чеченец убил или не чеченец, для примирения собрались представители и с той, и с этой стороны, сделали маслиат.

Акцент на национальность

 Когда речь идет о событиях внутри республики все-таки педалировать национальное происхождение неразумно. Надо указывать район, селение. Я копался в истории телевидения, в Советском Союзе очень акцентировали внимание на национальность. Я посмотрел старые тексты нашего покойного коллеги Декабря Бейбутова, он был собкором Центрального телевидения, и в каждом репортаже настаивали, чтобы он на своем языке разговаривал. А сейчас на русском. Более того в тексте он говорил: «Этот мастер с села, где преимущественно живут аварцы», вот так пропагандировали в позитивном отношении национальность. Я всегда думал русификация идет, оказывается, наоборот.

Лицо кавказской национальности

Лицо кавказской национальности появилось, когда нужно было конкретизировать во время голодных, холодных 90-х гг. врага, ведь каждый пытался найти его. Александр Тихомиров делал программу на втором канале «Лицо кавказской национальности», которую Гамзат Гамзатов финансировал. Тихомиров ездил он не только по Дагестану, по всем республикам ездил, искал интересных героев и про них рассказывал получасовые сюжеты. Через всю страну ездил в поезде, останавливался в разных городах и делал репортажи в период гласности, это называлось выездной редакцией.

Мы были романтиками, а сейчас циники и певцы появились

Работа – это лучшее средство от страха, стресса, паники. Даже если нет возможности нужно мозги занимать другим. Даже самым страшным людям нужно дать понять, что за тобой никого нет, ты не на кого не работаешь, ты сам по себе дурак.

Журналистика уже другая. Наше поколение были романтиками, было время, когда по 8-9 месяцев мы зарплаты не получали. А теперь и циники, и певцы появились. Мы видели результат. Помню, из Оренбурга в Махачкалу приехала делегация, и из Махачкалы нужно было отправить людей в Оренбург на бюджетные деньги. Мы искали простых людей, а 90 % - чиновники. Мы рассказываем об этом в эфире, на следующий день идем по городу, и нас встречают чуть ли не как героев.

Был еще случай, стояли в очереди на заправке, кто-то из очереди узнает и говорит: «Вы че стоите? Проезжайте вперед. Они работают, им надо заправиться – говорят остальным». Все отступают.

Вначале 90-х годов столько денег через мои руки прошли, люди находили деньги и приносили к нам. Мы теперь объявляем в эфир. Это были такие процедуры опознавания, потом нам надоело, был специальный отдел рекламы, туда отнесли, не хотели с деньгами связываться.

В один день угнали машину Завьялова, а машина отца, отец у него участник войны, разведчик фронтовой. Сегодня эфир Серены, он в эфире говорит: «Господа воры, это не моя машина это отцовская, отец всю войну на пузе полз, верните машину». На завтра утром он встает, машина стоит заправленная под завязку под окнами.

Разгромили

У нас был хороший коллектив: Расул Микаилов, Юра Сафронов, Федя Завьялов, Тимур Магомедбеков, Саша Назаревич. По одному нас начали косить, выдавливать, меня раза четыре пытались уволить, закрывали передачи, потому что я принципиально вел передачи в прямом эфире, чтобы невозможно было редактировать. Постепенно кто-то ушел в таможню, пресс-службу, кто-то куда-то, и я ушел из корабля ГТРК последний. Меня звали на первый канал, я боялся, ответственно. Вещать на весь мир. В 1998 году, когда 21 мая белый дом взяли, я тогда уже не работал, мне Москва звонит, говорит надо материал сделать. Мне пришлось, ничего нет, камеру достал, поехал, залез на крышу, оттуда хачиков дом снял, потом пошел на площадь, первые кадры мои были: все бандиты сидели у дедушки (первый глава РД Магомедали Магомедов), в кабинете, его сейф, крышка снята, бутылка наполовину выбитая, коробка шоколада открыта, бардак кругом.

Метод включенного наблюдения

Нужно ценить доверие к нашей работе. Когда я в участвовал на выборах в Госдуму у меня были достаточно сильные соперники: Надыр Хачалаев, Волк-хан, Хаписат Гамзатова и др. Я понимал, что в Госдуму не пробьюсь, но я хотел показать, что можно против них противостоять, это было смутное время, хаос, я думал: убьют - не убьют, как-нибудь, но важно людям показать. Я коллегам говорил, что ставлю социальный эксперимент, метод включенного наблюдения, пишу, как все эти этапы происходят изнутри. На одной из встреч с избирателями в Карабудахкенте, я захожу, начинают вопросы задавать. Потом одна женщина говорит, что против, что я становился депутатом, тогда весь зал онемел. Я попросил аргументировать. Она сказала, что не хочет, чтобы я уезжал отсюда, я вижу знакомое лицо, память на лица у меня нормальная, имена, фамилии плохо запоминаю, и она говорит: «Вы наверное не помните, когда моего сына уволили вы заступились, его восстановили, потом через несколько лет моя дочка в общежитии жила с семьей, они обратились к вам, вы помогли им комнату получить. А если вы сейчас в Москву уедете, где мы вас там найдем?» Я тогда ее обнял, поблагодарил, сказал, что никуда не уеду.

Свитер

Был свитер очень хороший, 10 лет носил. Черно-белый. Я в жизни не любил выходить в белой рубашке и галстуке. Один раз пришлось надеть рубашку, пиджак. Сменные были редакции. И мне девушки писали, мы вам пошлем деньги, купите новый свитер, но мне мой нравился. А потом махачкалинские бродяги начали подколки сплошные в мою сторону, мой свитер в каждом выступлении, это была главная тема. Как раз в эфире я вел программу с ними, они опять про свитер, я говорю: «Если так нравится - я в эфире снимаю свитер - дарю вам». И они обещали новый купить, но до сих пор покупают.

Патимат Амирбекова