Табор уходит

«Да чтоб у тебэ волосы все повываливались. Проклятая!» – слышится яростный крик. И миниатюрная девушка в ужасе отбегает от своей обидчицы. Хитрые маслянисто-черные глаза, пестрая рубашка, в ушах ослепительно блестящие кольца. Женщина в длинной юбке бойко обходит площадь перед торговым центром. Она, не стесняясь, выкрикивает что-то своей напарнице на неизвестном зловеще распевном языке... Цыгане. Уже одно это слово заставляет нас невольно тянуться к кошельку и с испугом сжимать смартфон у себя в кармане. Можно ли завязать дружбу с цыганской семьей или просто унести ноги из их дома? Наш корреспондент проверил это на себе.

Ни кола ни шатра

Большая цыганская семья, пригласившая нас на юбилей хозяйки, живет закрытым кланом в поселке Вырица. Здесь почти каждая улица не обходится без полуразваленного цыганского двора, выдающегося себя характерным запахом и лаем непривязанных собак.

Дорога от платформы, долгая и волнительная, приводит к небольшому деревенскому дому, выкрашенному голубой краской. Ворота широко распахнуты, по двору бегают куры. Наскоро сколоченное, покосившееся крыльцо встречает неприветливо.

«Проходите» – смуглая девушка распахивает дверь и тут же убегает в глубину комнат.

Большая, совсем не подобающая дому прихожая полупуста. Скрипка не плачет, конь не ржет, и даже цыганка не размахивает цветастым подолом. Тишина.

На пороге гостиной нас поджидает худенькая девочка в вельветовых брюках, в больших черных глазах читается смущение. Она сжимает в руках аккуратно обернутый учебник по английскому, но от испуга, кажется, не помнит и по-русски:

– Я Алмаза!

Синие узорчатые обои, огромная картина в массивной золотой раме, утопающая в цветах лестница не позволяют глазу заметить крупную фигуру хозяйки Гали.

Конфеты, принесенные нами, властной рукой отправляются в большую расписанную вазу. Скромно приняв поздравления, Галина усаживает нас пить чай.

– Раминэ-э-э! – доносится из кухни громкий голос именинницы.

И смугленькая девушка тут же подлетает к нашему столу разливать чай. У Рамины густые черные волосы, платье чуть выше колена. Цыганскую кровь выдают крупные брови и яркие угольные глаза.

Стол, словно скатерть-самобранка, пестрит блюдами. Тарелки с изображением затянутых в корсет дам XIX века, расписные фарфоровые чашки – для Гали в этом нет ничего удивительного. Каждый день у нее праздник. И нарядные тарелки стоят вовсе не по особому случаю.

За русского выйти – позор

Хозяйка радушно улыбается, хотя периодически не понимает наши вопросы:

– Цыгане теперь не такие. Вон по телевизору показывают. Даже стыдно. Теперь все изменилось. Не кочуют больше, оседлые. А раньше из дома в дом.

Галина рассказывает о понятии «скверна», ее черные блестящие глаза хитро на нас поглядывают:

– Раньше в строгости держали. Сейчас и обычай сам ушел. Но цыганке не позволено задевать мужчину юбкой – это сохранилось… Нельзя по венику ходить. А на второй этаж подниматься – это можно – выговаривает Галя.

Платок повязан поверх кудрявых волос. Полная фигура покрыта черной юбкой и такой же кофтой с переливающимися пуговицами.

– А как должна наряжаться цыганка?

– Длинная юбка обязательно быть должна. До замужества еще позволено показывать ноги. Но после - юбка только до щиколотки.

Показываю Гале свою.

– Да. Коротка. В мои времена это позор был. И краситься позор. Вон Раминэ…

Девушка с гладким, почти детским лицом нервно хихикает.

– Красишься! Красишься! – настаивает хозяйка – Да еще и белоручка! Но красавица-то какая!

– А цвета? Красный, малиновый? Чер...

– Черный – самый цыганский! – выкрикивает маленькая Алмаза, подбегая к столу.

Чуть раскрепостившись, но все еще не совладав с русским, Галина рассказывает о своей жизни:

– Здесь, в этом доме живу 33 года. Я с детству в Вырице. Родилась в Новгороде, а мамка потом замуж вышла и сюда переехали. Живем потихоньку, держим хозяйство. Я вот посудой-то этой приторговывала. Не в магазине, так по заказам. По домам ходила. Да сын три года назад умер. Лешка…Отойти не могу, – в глазах Гали блестят слезы.

На стене за моей спиной висит большая фотография. С плохо отфотошопленной размером А3 «картины» смотрит молодой человек в синем костюме, сзади него большая серебристая «Лада Калина» утопает в ядовито-яркой зелени.

– А я застала то время еще, – продолжает Галя все еще осторожным тоном – когда палатки ставили, шатры такие. По краям раскидываются, как крылья. А внутри ребятишки бегают, и женщины самовары греют, варят еду.

Лицо цыганки заметно оживляется. Она охотно рассказывает о брачных обычаях:

– Жена всегда за мужем должна быть. Она и уходит в его дом, оставляет свою семью после свадьбы. За русского выйти - страшный позор. Сейчас, конечно, забыли все. Но да не выходят все равно. Бывает, попадаются русские, что цыгане, и закон наш знают, и обычай. Тогда еще браки бывают. Раньше-то вообще не регистрировались. Только свадьба, обряд и ничего не нужно. Не боялись, что жена уйдет.

Девочки притихли и внимательно слушают речь бабушки.

– И главное, как девушка женой становится – должна свекровку слушать. Все свекровка решает. Куда пойти хочет – надо у свекровки спроситься.

Цыганочка с выходом

Гостиная наполняется шумом. Новые гости приветливо, но с опаской, поглядывают на нас.

Пробка звучно вылетает, и всех присутствующих окатывает брызгами шампанского. Цыгане громко смеются. Рамина в мгновение ока оказывается рядом и пытается утереть розовые разводы на нашей одежде.

– Кристина, да станцуйте им цыганочку. Вон Алмаза пусть станцует! – кричит разрумянившаяся от поздравлений Галя.

Прикрывая улыбчивый рот рукой, маленькая девочка бежит переодеваться.

Алмаза выходит в ярко-вишневом платье в пол и короне с изумрудными стразами. Услышав первые аккорды песни, она начинает, виляя маленьким плечиком, плыть по комнате. Порывистые и одновременно плавные узорчатые движения напоминают чем-то индийские танцы. Алмаза ловко перескакивает. Улыбается. Кажется, пластика дана была ей вместе с цыганской кровью.

Пока взрослые, не умолкая, обсуждают что-то на цыганском, новая гостья Кристина предлагает научить нас танцевать.

Мы проходим в другую комнату, которая полностью отдана под хранение предметов гордости. На первый взгляд, кажется, что кроме разноцветных перламутровых тарелок, выстроенных в высокие колонны, здесь больше ничего нет.

Быстро перебирать ногами оказывается нелегко. Танец, страстный, требующий цыганского нрава. Классическое, знакомое всем из фильмов движение плечами удается с трудом.

– Кто научил Алмазу так танцевать?

– Сама научилась, смотрела, как мы танцуем, и переняла – разъясняет Кристина.

Однако девочка сильно выделяется среди сестер.

– В лезгинке девушке позволено проявить хитрость. Она, ведомая партнером, может своевольно менять траекторию, обводить его руками, – учит меня Рамина.

За любимым в ночь

Юные цыганки расшифровывают для нас песню «Джелем, Джелем», названную их гимном.

– В ней поется о страстной любви молодых цыган, о танцах и о единстве нашего народа.

Девочки, гораздо резвее и охотнее говорящие по-русски, рассказывают о том, как живут и о чем мечтают:

– Что угодно, только не учиться – учиться не хочется, – виновато улыбаясь, говорит Кристина, – я вот собираюсь в кулинарный техникум после девятого.

– А я хотела до одиннадцатого доучиться, но папа сказал, что только до девятого получится, – жалуется Алмаза, разводя маленькими ручками. – Мы его дух недавно вызывали.

– Да, с шестого по седьмое января самые точные ответы получаются, – продолжает Рамина, – папа нам их на листке писал.

– Мы скучаем по папе Леше. Если бы не Жанка, жена его бывшая, он бы сейчас с нами был. У него в крови ядовитые вещества нашли.

Воодушевленно девушки рассказывают о свадьбе:

– Цыганка может убежать со своим возлюбленным, это у нас позволено. Потом происходит мирение – знакомство будущего мужа с семьей невесты. И после уже обряд, гулянья. На свадьбе обычно много цыганских семей. И каждая имеет свое название, как кличку. Нашу называют Шоля, так дедушку в молодости прозвали. Ведущий объявляет семьи, и они выходят танцевать на сцену.

Девочки переглядываются.

– Рассказать им? – спрашивает Рамина у сестры – У нас очень строгие законы. Девушка должна доказать свою верность и чистоту, поэтому простыню после первой ночи не выбрасывают. На свадьбе ее обязательно показывают гостям, с ней танцуют, размахивая, как флагом. Если такого доказательства нет – это большой позор для невесты.

Кристина хитро улыбается. Глаза с гигантской иконы в углу пристально за нами следят.

– Цыганам позволено воровать, вы же знаете? Когда было распятие Иисуса, цыган успел украсть один гвоздь. Поэтому Бог разрешил нашему народу красть, и это не считается грехом, – девушка подмигивает мне.

– Друзей у нас много, и в школе. В гости, правда, сколько мы не звали, не приходят. И на День рождения, – вздыхает Рамина.

Во главе стола в гостиной сидит крупный мужчина с круглым, чуть отекшим лицом.

– Оленька! Здравствуйте, Иван, – произносит он, сбрасывая пепел сигареты в лежащую рядом крышечку от моего фотоаппарата.

На прощание хозяйка Галя выдает нам большой пакет с фруктами. Алмаза, явно расстроенная нашим отъездом, крепко обнимает меня.

Кристина и Рамина провожают нас до станции.

В нескольких метрах от железной дороги мы встречаем высокого молодого человека, Кристина бросается к нему в объятия:

– Брат мой! – поясняет она.

– Вы к нам приезжайте на Ивана Купала – погадаем. Можем даже на кидании башмачка, – прощаются девушки – Много цыган соберется, мы вам и жениха найдем!

Ольга Шкворова