Давным-давно, когда на Земле еще не было не только мобильников, но и просто радио, терпящие бедствие суда посылали последнюю весточку о себе, бросая за борт закупоренную бутылку с письмом. Иногда бутылку находили, бывало даже в желудке какой-нибудь неграмотной акулы.
Нечто подобное произошло на днях и со мной: ко мне вернулось письмо, которое ровно 10 лет назад я написал Президенту РФ. Правда, отправил я его не в бурное море, а как положено - в Приемную, откуда, опять же как положено, его должны были направить в очередное министерство, которому вместе с подрядными структурами, так давно паразитирующими на "помощи ФРГ и РФ российским немцам", отдана на откуп их национальная проблема.
Письмо вернулось ко мне в виде приложения к одной диссертации, где – те же 10 лет назад! – удивительно компетентно проанализированы страхи перед восстановлением государственности российских немцев (в любом регионе страны – от Калининграда до острова Кунашир!), страхи, которые прямо-таки парализуют государственных мужей. А также предсказано неизбежное возрастание роли российских немцев во внутренней и внешней политике Германии, и тем самым в российско-германских отношениях и вообще в международной политике.
Диссертация порадовала – как серьезный анализ хотя бы одного аспекта национального вопроса одного из народов России. И подумалось: а может, и само письмо, удостоившееся чести стать приложением к этой диссертации, представит для кого-нибудь интерес? Особенно сегодня, в начавшемся, благодаря "понаехавшим", некотором волнении на многолетней глади нашей национальной политики? Тем более, что и сегодня практически всё, что было написано тогда, остается в силе - разве что к некоторым датам надо прибавить 10…
Итак, письмо десятилетней выдержки.
Президенту Российской Федерации
В.В.Путину
К проблеме российских немцев
Уважаемый Владимир Владимирович!
Так получилось, что вся жизнь моя стала как бы живым отображением судьбы российских немцев за последние 65 лет. Я успел еще родиться в АССР немцев Поволжья, в 1941 был с семьей депортирован в Сибирь, отца мобилизовали в трудармию, мать (избежала трудармии и верной гибели лишь по болезни) чудом сохранила жизнь своих троих маленьких детей.
После окончания войны трудармейские бараки, в которых наши отцы содержались все годы войны под конвоем, стали почти на двадцать лет жильем и для их семей. Так я вырос среди людей, которые, подвергшись жесточайшим репрессиям, так и не могли понять, в чем же они провинились перед своей Родиной, почему их выселили, почему их в годы войны держали на положении заключенных, почему для них был введен режим спецкомендатуры, почему они "переселены навечно"? Я учился в школе, где мой родной язык изучался как язык врага, я рос среди детей, чьи отцы или погибли на войне с немцами, или вернулись с войны против немцев, и я был немцем. И я до сих пор помню, как в те годы мне, десятилетнему ребенку, комендант не разрешил поехать на летние каникулы к бабушке за 60 км, куда она попала после выселения.
Я хорошо помню атмосферу, в которой рос. Помню воспоминания дедов о жизни "дома", на Волге, их мечты и надежды вернуться туда. Помню рассказы наших отцов о работе, об успехах, о достижениях республики.
Помню также, как мой старший брат читал взрослым, собравшимся в нашей барачной комнате, статью в газете "Правда" о том, что всем репрессированным народам разрешили вернуться в свои республики, а немцам – нет, и долгое молчание, и поникшие головы после этого.
Меня призвали на службу в Советскую Армию – на второй год после того, как немцам опять разрешили служить, и мы гордились доверием. Но после службы по защите своей Родины нам по-прежнему не разрешалось вернуться туда, где мы родились, так как мы были немцами: защищать Родину с оружием в руках немцам уже доверяли, жить там, где они родились – нет. И боль от пережитого, от длящейся несправедливости и дискриминации была в сердце каждого.
В 1963 я написал письмо Н.С. Хрущеву, где попытался выразить эту нашу общую боль и просил справедливости для моего народа – восстановить и нашу автономию. Ответа не было.
В 1965 я дважды в составе делегаций советских немцев ездил в Москву, чтобы добиться восстановления нашей государственности. Мы получили отказ, жесткие меры по партийной и служебной линии к участникам делегаций и пожизненный надзор над нами, "националистами".
Дважды я писал по вопросу восстановления автономии Л.И.Брежневу – ответом были "разъяснения" в райкоме и по месту работы.
В 1979 вместо восстановления республики на Волге было решено создать Немецкую автономную область в Казахстане, однако из-за организованных "протестов местного населения" все вылилось в антинемецкие акции.
В 1988 очередные три делегации ставили вопрос о восстановлении республики, и нам обещали, что это будет сделано в следующем году. Не сделали.
В 1989-1991 по инициативе ЦК КПСС и Правительства СССР мы готовили Первый съезд советских немцев, чтобы ввести, пока не будет восстановлена государственность, хотя бы национально-культурное самоуправление, но и от этого власть в последний момент отказалась, превратив первый в истории съезд народа в бурю негодования.
В 1991 состоялась обстоятельная встреча представителей советских немцев с М.С. Горбачевым; он обещал восстановить республику; не удалось.
В том же году Б.Н. Ельцин, на пути к президентству, подписал Закон "О реабилитации репрессированных народов", согласно которому наша республика должна была быть восстановлена еще к концу того года, но став президентом, ввел мораторий на применение этого Закона, не отмененный до сих пор.
В 1992 был подписан Российско-германский протокол о сотрудничестве в поэтапном восстановлении государственности российских немцев; за прошедшие 11 лет он так и не выполнен. Хуже того, вопрос все больше пытаются вообще снять с повестки дня.
Потеряв все надежды, более половины российских немцев эмигрировало в Германию – чтобы избежать полной ассимиляции, чтобы "хоть дети остались немцами". От выезда двух миллионов человек - общепризнанно хороших тружеников, страна понесла огромный ущерб.
Вот уже сорок лет я в движении российских немцев за их полную реабилитацию. Мне довелось быть не только в составе всех наших делегаций; я был также членом Государственной комиссии СССР по проблемам советских немцев, членом Межправительственной российско-германской комиссии по проблемам российских немцев (кстати, во время ее заседания в Санкт-Петербурге нас с Вами познакомил профессор В.Л.Шульц, работавший когда-то в Рабочей группе по подготовке нашего Первого съезда, которую я возглавлял), я был сопредседателем первого массового объединения российских немцев – общества "Возрождение", председателем Международного Союза российских немцев, вице-президентом Федеральной НКА российских немцев. И если добавить, что 25 лет я проработал в наших национальных газетах, 10 лет был редактором единственного после войны литературно-художественного и общественно-политического журнала российских немцев, и как писатель был также непосредственным участником литературного процесса, то, видимо, можно допустить, что чаяния и надежды моего народа мне были достаточно знакомы.
Считая, как и большинство российских немцев на протяжении всей их истории, нашей родиной только Россию, я и будущее своего народа видел возможным только в России: Германия как историческая родина является сегодня лишь социальным и языковым убежищем для выталкиваемых в эмиграцию российских немцев, но не спасением для них как народа, каким они сложились в России. Поэтому все 40 лет своего участия в национальном движении я выступал за то единственное, что может сохранить мой народ: за полную его реабилитацию, за его равноправие с другими народами России, за восстановление его государственности. Но пока ни бурные послесталинские процессы "восстановления ленинской правды" в стране, ни брежневская жесткая стагнирующая эволюция, ни перестроечные и ельцинские катаклизмы не позволили решить эти элементарные и одновременно жизненно необходимые для каждого народа вопросы. Хотя решение их - в кровных интересах страны.
Тем не менее я, как и все прошедшие нелегкие годы, по-прежнему убежден в том, что вопросы эти будут решены. Потому что это в интересах страны. И я убежден в том, что именно сегодня сделать это реальнее, чем когда-либо. Не только потому, что мы ушли от зашоренности в восприятии нашей истории и жизни нашей страны, от высокомерного заблуждения в том, будто все национальные вопросы в нашей стране решены окончательно и навсегда.
Я убежден в этом и потому, что снова в драматической истории государства нашелся человек, который в последнее мгновение гибельной скачки страны по-над пропастью, по самому по краю, "… над самой бездной Россию поднял на дыбы". Человек, который дал возможность своим согражданам освободиться, наконец, от бесконечной боли и стыда за свою измученную страну, за ее "гаранта Конституции". Человек, чья деятельность опять возрождает надежды.
Уважаемый Владимир Владимирович, мой дед, потомственный крестьянин, умер, так и не дождавшись возможности вернуться на родную волжскую землю, освоенную и политую потом и кровью многих поколений его предков. Мой отец, до пенсии проработавший в Сибири кузнецом, умер, так и не дождавшись реабилитации, успев только узнать из указа 1964 года, что был, как и весь его народ, репрессирован безвинно. Мои две сестры – учительницы немецкого языка, не в силах больше обеспечить выживание свое и своих семей, выехали в Германию; их дети там – из лучших в школе и в вузах.
Мне сегодня 65. Из них 40 лет я пытался убедить руководство моей страны, что восстановить государственность российских немцев необходимо не только для восстановления справедливости по отношению к единственному до сих пор не реабилитированному народу, но что это и в интересах самой страны. И 40 лет я старался поддерживать в моем народе – своим словом, своими произведениями, своими делами – веру в то, что справедливость будет восстановлена, что будущее у народа есть, и что это будущее возможно только в России. Вы, конечно, понимаете, что говорить и делать это – значило иметь немалые личные трудности, особенно в советское время. Но я это говорил, я это делал, потому что был, как и сегодня, убежден в том, что решение проблемы моего народа – в интересах моей страны, а нерешение – ей во вред.
И мне, конечно, больно, что за все эти 40 лет у нас не нашлось ни одного руководителя государства, который решил бы, наконец, и проблему российских немцев – в интересах своего государства. Мне больно, что больше половины моего народа, лишенная всех надежд, была вынуждена уехать, чтобы избежать окончательной потери всего национального и чтобы просто выжить. Мне больно, что очередная тяжелая болезнь моей страны усугублена неоказанием помощи в беде одному из ее народов, и он был во многом лишен возможности оказать, как он делал всегда в своей истории, достойную помощь своей стране в трудные для нее времена. Мне больно, что думать и действовать в интересах своей страны так долго было и, к сожалению, так часто еще остается предосудительным.
Но я верю, что сегодня нужное стране и народу решение возможно. Я верю, что Ваше стремление сделать так, чтобы "каждый народ, каждый человек в многонациональной России чувствовал себя дома и равным с другими", позволит мне увидеть еще восстановленной справедливость по отношению и к моему народу. Позволит это увидеть моему поколению, которое может еще выполнить свою роль очень необходимого моста между национальным прошлым и национальным будущим народа, не дав прерваться связи времен. И я убежден, что когда это произойдет, сотни тысяч российских немцев, уже принявших решение выехать в Германию, пересмотрят это решение, и сотни тысяч тех, кто бежал от несправедливостей и от отсутствия надежд на будущее, вернутся домой, в Россию, чтобы это будущее наконец-то построить – для своего народа, на благо своей Родины…
Мои представления о том, что и как должно быть сделано – в прилагаемых материалах.
С уважением и признательностью за уже сделанное Вами для страны, с пожеланием сил и мужества сделать то, что еще необходимо,
12 ноября 2003 г.
Тэги
