Историю последнего спора между Чечней и Ингушетией хочется озаглавить по-гоголевски: "Как поссорились Рамзан Ахматович с Юнус-Беком Баматгиреевичем". Вроде бы и нечего делить – родственные народы, всегда мирно сосуществовавшие рядом, федеральные дотации, прекрасная природа. Казалось бы: живите, да радуйтесь. Но взаимные упреки не кончаются, и вот в ход уже пошла тяжелая артиллерия – территориальные претензии, о которых раньше никто не вспоминал.
Формально ссора произошла на почве борьбы с терроризмом. Кадыров разгневался на главу Ингушетии после того, что тот опроверг его заявление об успешной спецоперации чеченских силовиков в ингушском селе Галашки, где были убиты трое боевиков, причастных к нападению на родовое село Кадыровых. Евкуров неосмотрительно заявил, что террористы подорвались на собственной кустарной бомбе, и никакой заслуги чеченских оперативников в этом нет. Глава Чечни не смог стерпеть обиду и упрекнул ингушского коллегу в недостаточной борьбе с терроризмом. Этим не ограничившись, он обвинил руководство Ингушетии в посягательстве на чеченские территории, поставив вопрос о проведении четкой административной границы между республиками. Позже Кадыров уточнил, что хочет восстановить Чечню в границах 1934 года, забрав у Ингушетии Сунженский и частично Малгобекский районы.
До сих пор Чечню и Ингушетию разделяет весьма символическая граница, закрепленная лишь перечислением районов в составе республик. Эта пограничная линия появилась после распада Чечено-Ингушетии на две части в 1992 году. Ее провели по административным рубежам районов бывшей Чечено-Ингушской АССР. Точную границу так и не демаркировали, так как в те переломные годы кроме проблемы размежевания перед двумя частями некогда единой автономии стояли вызовы и посерьезнее: в Чечне зрели сепаратистские настроения и дело шло к войне, а у Ингушетии вспыхнул Пригородный район.
Что касается Сунженского района, который сегодня Кадыров называет "исконно чеченским", то он был поделен на две неравные части - по преимущественному проживанию чеченцев и ингушей. К Ингушетии отошла большая часть этой "оспариваемой территории" (станицы Вознесенская, Орджоникидзевская, Нестеровская, Троицкая и Карабулак). К Чечне – меньшая, лишь с двумя станицами Серноводское и Ассиновская. То есть фактически появилось два Сунженских района - один в Ингушетии, а другой - в Чечне. Малгобекский район тоже полностью стал ингушским. В 2003 году лидеры двух республик Ахмат Кадыров и Мурат Зязиков документально закрепили такое положение дел.
До последнего времени никаких территориальных споров между республиками не было. И хотя чеченские и ингушские чиновники несколько раз официально обращались к федеральным властям с просьбой определить административные границы, принципиальным этот вопрос для регионов не был, и против существующего деления никто сильно не возражал. Что характерно, до сих пор официальный сайт правительства Чеченской республики содержит материалы, показывающие их текущее формальное согласие на сложившееся размежевание.
Между тем предпосылки для "пограничного вопроса", поднятого Кадыровым, были заложены в 1934 году, когда Чеченскую и Ингушскую автономные области объединили в одну. А до этого на территории спорных Сунженского и Малгобекского районов располагался Сунженский казачий округ, населенный терскими казаками. (От которых, к слову, почти ничего не осталось, все уехали в 1991-1992 годах). Основная часть округа действительно входила в состав Чечни. Поэтому если согласиться с претензиями Кадырова и вернуться к старым границам, то территория нынешней Ингушетии должна стать меньше почти вдвое.
Возникает закономерный вопрос: если Грозный претендует на восстановление старой границы, то почему только с Ингушетией? Если уж брать 1934 год в качестве критерия, то Ставрополье имеет полное право требовать от Чечни возврата районов, лежащих к северу от Терека. Сейчас большинство населения там составляют чеченцы, и очень сомнительно, что они согласятся на такой передел. Так что вряд ли Кадырову стоит ворошить прошлое.
Любые территориальные споры для Кавказа – мина замедленного действия. Единственное неловкое движение может привести к тому, что вспыхнет целый ряд тлеющих земельных споров. Справедливого решения у них нет, а этнополитическая история северокавказских народов – слишком неоднозначный предмет. Осознавая, что изменение границ приведет лишь к эскалации напряженности, федеральный центр старался не давать оценку тем или иным территориальным претензиям кавказских республик. С другой стороны, если бы Кремль вовремя вмешался в диспут между Кадыровым и Евкуровым, посадил их за стол переговоров, то скандала с границей, скорее всего, удалось бы избежать.
На первый взгляд, конфликт между лидерами Ингушетии и Чечни – личностный, чисто эмоциональный. Разлад между ними существовал давно. Очевидно, что причиной были вовсе не территориальные претензии, речь о которых зашла впервые, а разные стили управления и низкий уровень взаимодействия между руководством Чечни и Ингушетии. Ни о каком межнациональном конфликте между братскими народами тем более говорить не приходится. Вопрос о новой границе стал лишь поводом лишний раз продемонстрировать взаимное недоверие.
Немаловажную роль сыграли и амбиции Кадырова, который пытается расширить сферу влияния на Кавказе, но упирается в Ингушетию. Лидер Чечни уже давно выражает недовольство тем, что соседняя республика якобы стала перевалочной базой боевиков из-за нерешительности Евкурова. Кадыров настаивает: он незаменим, никто кроме него не способен справиться с террористами, при этом он ограничен с одной стороны административными и юридическими формальностями, с другой – авторитетом ингушского лидера. Плюс извечное желание Кадырова набить себе цену и, возможно, получить какие-то дополнительные преференции от центра в качестве компенсации за отказ от территориальных претензий.
Уже сейчас можно прогнозировать, что Ингушетия и Чечня разойдутся с миром. Возможно, граница все-таки будет формализована и установлена юридически там, где она проходит. В любом случае, как отмечают политологи, возможность серьезного осложнения ситуации крайне мала. А в ближайшем будущем мы будем наблюдать крепкие объятия публичного примирения.
