Казалось бы, как мы часто привыкли слышать, прогрессирующими темпами идет глобализация, в ходе которой малые народы смыкаются с более крупными и социально доминирующими группами, выбирая глобальный бренд взамен локального своеобразия. Но на российской периферии малые этнические группы ищут самостоятельности и уникального статуса.
Так, поморы ведут длительную кампанию по признанию себя в качестве самостоятельной этнической группы. На данном этапе поморские активисты борются за включение своей этнической группы в число коренных малочисленных народов Севера. Это будет первым примером того, когда русская субэтническая группа войдет в число коренных малочисленных народов. Отколок "государствообразующего народа" ищет себе место среди нерусских аборигенов. На окраине даже такая мощная и большая идентичность как "русский народ" кажется слишком централизованной и не очень чуткой к местному своеобразию.
Это свидетельствует о том, что образование народов и региональных сообществ разного типа в России не закончилось, а подспудно разворачивается параллельно общестрановым процессам – с разной скоростью и в разном режиме в разных регионах.
Финно-угорские народы России занимаются созданием современной информационной инфраструктуры для своих языков. В Коми в Сыктыкарском университете создана лаборатория информационной инфраструктуры финно-угорских языков, в Удмуртии, Марий Эл, Коми и Мордовии идет работа над терминологическими сборниками, выпущенными для изучения общеобразовательных предметов в школе на национальных языках.
Как мы видим, в финно-угорских регионах общественные и государственные организации делают пока слабые и разрозненные попытки по созданию институтов, работающих на воспроизводство и развитие местных нерусских идентичностей. Интересно, что до определенного уровня активности и степени распространения институций все эти процессы всеми воспринимаются позитивно, и никто не видит в них никаких возможных проблем и противоречий. Но возникновение противоречий – дело количества, а значит, времени. Создающиеся институты направлены на поддержку существования финно-угорских языков в цифровом пространстве. Инициаторы этих проектов намереваются, впрочем, за счет этого расширять сферу использования, например, коми языка, вводя его активно в делопроизводство и документооборот. Если последовательно двигаться в сторону реализации целей этих проектов, то вскоре неизбежно встанет вопрос о создании замкнутого цикла функционирования коми языка: коми родной наравне с русским, общение на коми в семье, обучение и общение на коми в детском саду, обучение по-коми в школе, в институте, работа с использованием коми языка. Для создания возможности функционирования такого замкнутого цикла воспроизводства и использования коми языка необходимо принятие законодательных актов, делающих эти институты не факультативными, а обязательными, наравне с русскоязычными. Вот в этой точке и вероятно возникновение конфликтов и разногласий, и они - фундаментального порядка. Возможность конфликтов вызвана тем, что, хотя в Конституции и в выступлениях высших лиц государства все народы равны, равнозначны и имеют государственную поддержку в развитии своего языка и культуры, структура взаимоотношений русской и нерусской культур в России по-прежнему на уровне 17-18 века: ареал русской культуры максимально широкий: от семьи до главных государственных органов власти; ареал нерусских культур: локальный, бытовой. Язык семьи может и быть нерусским, но язык даже местного образования и управления неизменно должен быть русским.
На Кавказе идут процессы, труднодоступные внешнем взору. Многие комментаторы говорят, что там создается инфраструктура для настоящего суверенитета, хотя большинство видимых действий пространства (предложение добровольно отказаться от статуса президента в республиках, предложение о признании государствообразующей роли русского народа) имеют подчеркнуто лояльную направленность в сторону федерального центра.
Татарстан занят развитием институций и активно вводит татарский язык в институциональное пространство. Это, пожалуй, единственный национальный регион, за исключением кавказских республик, где местное нерусское население не находится в стороне от перспективных социально-экономических преобразований, идущих в республике.
При 30% доле удмуртов в общей численности населения республики, в Государственном совете, парламенте республики, удмуртов лишь 15 человек из 100 депутатов, причем каждый из них – скорее статусная единица; они предмет некоторого негласного договора по представительству в органах власти удмуртов, причем заметно, что ставки занижены). Если в Марий Эл марийцы внедрены в единичном порядке в органы власти, то в Татарстане татарская элита активно ведет и направляет позитивные экономические процессы в регионе, работая на имидж Татарстана как инвестиционно привлекательного региона и делая татарскую идентичность и татарскую компоненту неотъемлемой частью этого образа. Причина успешной инфильтрации татар во властную элиту – в продолжавшейся последние двадцать лет политике мягкой коренизации, когда местная элита всех уровней и эшелонов власти и бизнес-руководства сознательно продвигала татар на руководящие позиции, пытаясь сравнять долю их присутствия с долей русских.
Все эти процессы идут сами по себе и не рефлектируются в масштабах общероссийской повестки дня. У национальных движений разные векторы направленности, но все они так или иначе хотят развития своих народов, своих идентичностей в рамках российского государства. В России на официальном уровне именно это и провозглашается: равноправие всех, поддержка и развитие. Но если смотреть, за тем как эти установки высшего уровня реализуются в текущей практике, становится ясно, что пока государство ни идеологически, ни институционально не готово к воплощению на практике того, что декларирует. Более того, по этому поводу отсутствует ясность и в общественном сознании, и большинство последних примеров демонстрируют скорее неготовность к такому полицентризму.
Так, весной этого года в Татарстане родители (а следом за ними и в Башкортостане) в основном русских детей выступили с протестом против изучения татарского языка в школах республики в объемах русского языка, а в конечном итоге часть из них вообще высказывалась в пользу отмены обязательного изучения татарского языка в школах всеми учениками, независимо от их этнической принадлежности. Очевиден конфликт между стремлением развития нерусской институциональной инфраструктуры и нежеланием части жителей Татарстана оказываться частью проекта по национализации образования.
В обсуждениях этой темы налицо столкновение двух логик, имеющих разные основания. Те, кто отстаивают справедливость и приемлемость нынешней системы изучения обоих государственных языков (русского и татарского) в равных объёмах, ссылаются на историко-культурные особенности Татарстана и важность изучения татарского языка с точки зрения демонстрации уважения к татарскому народу, давшему имя этой земле. Аргументы, как видно, взывают к истории и к специальным жестам уважения ко второму крупнейшему народу республики. Аргументы противников обучения татарскому языку в текущем формате строятся из логики полезности и целесообразности получаемого образования для будущего ребенка. А дальше встает вопрос о том, что будущее человека – это только вопрос получения необходимых компетенций, или это еще и вопрос воспитания в определенной среде и вопрос приобщения к определенным нормам. Если вопрос исключительно компетенций и инструментария, то даже и необходимость длительного изучения русского языка в школе в течение всех 10 лет под большим вопросом, здесь он неконкурентен английскому. Если будущее человека обеспечивается не только его инструментарием, но и тем, какой средой он воспитан и как относится к другим культурам, то в этом случае опыт Татарстана приходится весьма кстати. Но, тем не менее, современный тренд на эффективность и приобретение успешных компетенций делает аргументацию противников татарского образования более веской и общезначимой. Другое дело, что проводники татаризации образования должны получить фору в 10-15 лет, за которые они рассчитывают создать более-менее полноценную татарскоязычную институциональную среду, и тогда знание татарского языка будет подлинным преимуществом, а возможно, и насущной необходимостью. Но на то и нужно государство и его повестка, чтобы поддерживать то, что невозможно воспроизводить в рыночной логике. Если государство считает развитие всех народов России своим приоритетом, оно должно создавать условия для этого на деле.
Другой показательный пример столкновения права на развитие нерусских языков и готовности государственных органов его реализовывать – ответ заместителя министра связи и информации Ильи Массуха на письмо языковых активистов с предложением целевого финансирования проектов, направленных на развитие электронной письменности на языках народов России. В записке указывается, что развитие сайтов на нерусских языках "несет в себе угрозу разобщенности народов России" и может быть использовано в угоду экстремистской деятельности. С одной стороны, право на развитие языков народов России, право на их использование в самых разных сферах, с другой стороны – опасность того, что оно приведет к возникновению разнородного, многоязычного интернет-пространства, что каким-то образом представляет опасность для единства российских народов. Лица, так или иначе представляющие государство, поддерживают модель взаимоотношения языков, в которых все государственное и официальное может быть только по-русски, а на местном языке – только бытовое и локальное.
В основе логики аргументации Массуха лежит идея, что разнообразие народов России есть угроза разобщенности единства народов России, то есть единству народов России мешает сам базовый факт изначальной полиэтничности населения страны.
Полиэтничность рассматривается как проблема и угроза только потому, что, как и модель отношений народов, в России с 17-18 веков не менялась и модель распределения отношения центр-периферия, государство – общество. В этих взаимоотношениях один элемент целиком и полностью стоял над другим, используя второй в качестве объекта своих действий (политик) или в качестве ресурса. И что бы в стране ни менялось, эта ее базовая организация оставалась неизменной. И при всякой попытке реформирования государства, эта асимметрия, это неравенство вскрывается вновь. И если мы действительно заинтересованы в развитии страны, в развитии всех ее регионов, нужно пересматривать эту глубоко архаичную модель отношений, в которой есть один центр, который управляет сверху вниз, а не форматирует в масштабах всей Федерации то, что поступает с низу, с мест.
