Почему фольклор – "наше все" и зачем современному молодому человеку любить традиционную культуру студентка Школы межэтнической журналистики из Воронежа Кристина Подгузова выясняла у этномузыколога, художественного руководителя фольклорного ансамбля "Терем" Галины Христовой.
- Как вы считаете, зачем современному человеку изучать фольклор?
- У молодых людей сейчас по теме национальной культуры полный пробел. Иногда у неподготовленной молодежи даже случается истерика: смеяться начинают, когда видят выступление какого-то фольклорного коллектива. Потому что, они не понимают и не знают, что это такое. Думают, что мы кривляемся. Конечно, этот пробел должен заполняться, начиная со школы. Раз мы живем в России – мы должны знать национальную культуру русских. А мы боимся, что нас начнут обвинять в национализме. Надо, чтобы это вошло в образование, тогда бы современная молодежь и не смеялась ни над костюмами нашими, ни над песнями. Мне горько, что ребята лишены знаний о подлинной национальной музыкальной культуре. Никакая другая нация так себя не ведет.
Если на Кавказе лезгинку начнут танцевать, то там ведь все подтанцовывать начнут. Потому что гордятся ей! А у нас? Редко кто сумеет сплясать и спеть, кроме вовлеченных в фольклорное движение.
Так быть не должно. Нам надо изменить это отношение, привить уважение к традициям. Наша народная музыкальная культура всегда была очень высокого уровня! Да вы попробуйте сами вот так спеть! На четыре, на пять голосов, не зная нот, исполнить музыкальное фольклорное произведение.
- Про публику понятно. А что с учеными? Как развивается наука о фольклоре?
- Наука о музыкальном фольклоре – этномузыкология. Она довольно молодая, формируется только со второй половины XIX века. В советское время, когда с фольклором, как и с религией, вели борьбу, этномузыкология развивалась специфично: во-первых, ученые не всегда могли опубликовать свои исследования, во-вторых, доминировал узко теоретический подход, отсутствовало внимание к этнографическому и социальному контексту музыкального фольклора. Развитие науки находилось в зависимости от главенствующей идеологии, поступательного развития не было. Только с конца 1980-х годов фольклористика начинает полноценно развиваться. К сожалению, материалы для исследований сейчас можно найти, в основном, в архивах. Мы каждый год выезжаем в экспедиции, но уже мало кого удается застать и зафиксировать. А в теоретическом плане, можно сказать, что сейчас наука о фольклоре достигла высочайшего уровня, так как накоплен огромный объем материалов, сложилась методология, выработалось правильное отношение к самому предмету исследований.
"Это совершенно другое музыкальное мышление"
- Как вы сами заинтересовались фольклором?
- Достаточно поздно. И причиной этому стало то, что о русском песенном фольклоре большинству населения мало что известно. Именно о "корневой" традиции. Обе мои бабушки деревенские. И вот одна бабушка, по маминой линии, в своем селе была известной песенницей. Я ее пение слышала с детства, но никак не воспринимала. Ну, когда свои поют - и поют.
Это только потом я стала понимать, что бабушка у меня очень многое знала. Но я, к сожалению, не успела все это от нее перенять.
Я народную песню не воспринимала как искусство. Раньше пели гораздо больше и чаще. Во всех семьях во время праздников пели. Во всяком случае, в моей семье всегда, во время застолий, когда собирались друзья, родственники, звучали песни. В основном, это были советские песни, массовые, популярные народные песни. Старшее поколение, наверное, все их знают. А моя бабушка всегда старалась петь песни из своего репертуара, она не очень любила советские.
- Когда и как ваше отношение к народной музыке изменилось?
- Я закончила музыкальную школу, музыкальное училище и Ростовскую консерваторию по классу дирижирования академическим хором. Мне нравилась классика, академическая музыка (и сейчас все это нравится). А в конце 80-х годов в Ростов-на-Дону приехал с гастролями ансамбль Дмитрия Покровского. Я даже не знала, что это за коллектив, просто пришла в филармонию. А это первый коллектив в России, который вынес на профессиональную сцену подлинный фольклор. Этот ансамбль пел аутентичную музыку, не обработанную. То, что я услышала со сцены, меня поразило, это было что-то необычное, непохожее на песни, которые исполняли государственные хоры народной песни. Я была под мощнейшим впечатлением несколько дней.
В нашей консерватории было отделение народного хорового пения и народный хор. Мне никогда он не нравился, казался чем-то искусственным, простоватым по сравнению с академической музыкой. Мне казалось, что петь так, как в народном хоре, каждый может и что даже учиться этому не стоит.
Потом я поступила в Воронежский институт искусств на кафедру музыкальной фольклористики (сейчас – этномузыкологии). То, чем занимались на этой кафедре, сразу увлекло меня, я поняла – чтобы петь народную песню, нужно очень многое знать в контексте традиционной культуры народа. Народная песня – это совершенно другое музыкальное мышление, тут академистам надо себя "ломать".
К фольклору не надо относиться как к искусству, к фольклору надо относиться, как к музыкальному языку народа, как к важной части культуры народа.
"У меня цель – не просто прийти, спеть и уйти"
- Как строится работа в ансамбле "Терем", которым вы руководите?
- В южнорусской песне, как правило, есть три основных голоса: верхний, средний и нижний. Мы разучиваем эти основные голоса. Но народные исполнители дважды одинаково не поют. Они пытаются, в рамках заданной формы, как-то разнообразить исполнение: спеть другой вариант этой формы, в этом ладу, в этом ритме. У меня в ансамбле ребята не имеют музыкального образования. Они поют по слуху. Мы все вместе учим партии каждого голоса. И заодно разбираем варианты исполнения. Сами не придумываем варианты, смотрим, какие есть именно в этой традиции.
Самое высшее мастерство – когда ребята в ансамбле уже понимают, что можно петь не все время одинаково, а какой-то другой голосовой вариант. Так партитура украшается дополнительными голосами.
- Я знаю, что многие ваши костюмы настоящие, аутентичные. А где вы их берете?
- У многих ребят в ансамбле свои костюмы, которые они приобрели у исполнителей. У меня тоже есть несколько костюмов, я их ребятам даю, естественно. Это праздничные костюмы крестьян, конца XIX – начала XX века. Какие-то детали, которые не удалось приобрести, мы делаем сами, в том же стиле. Наши костюмы обладают потрясающей ценностью, потому что выполнены полностью вручную.
- А как вы строите программу ансамбля, выбираете репертуар?
- Мы готовим к концерту всегда определенную программу. Но иногда бывает, что выходим на сцену, поем первую песню, и я по реакции публики вижу, что надо спеть сейчас что-то другое, люди не воспринимают то, что мы приготовили. Например, культурный шок у зрителей – и мне надо как-то из этого шока вывести. Или, наоборот, продолжить, "добить", чтобы это пошло на пользу и запомнилось. Мы никогда не поем просто песню за песней, без перерыва. Я всегда что-то поясняю, рассказываю, придумываю сценарий. Мы показываем сказку, обрядовые действия. Чтобы людям было понятно, о чем речь. Потому что просто так прийти спеть людям не подготовленным – это значит вообще отвернуть их от этого жанра. Когда я начинаю песню, ребята иногда даже не знают, сколько куплетов мы будем петь. И наш общий поклон в конце песни - это не особенность и не традиция, это просто знак, что все, заканчиваем песню.
Я всегда планирую, как я должна повлиять на тут или иную публику: молодежь, детей и т.д. Если я по ходу пения вижу, что меня не понимают, я должна поменять свой сценарий.
Потому что у меня цель не просто прийти, спеть и уйти. У меня цель что-то донести.
- По вашим наблюдениям, современная молодежь восприимчива к такому воздействию? Удается поменять их отношение к фольклору как чему-то чуждому?
- У нас был концерт недавно, зрители – студенческая молодежь из какого-то института. Молодые, модные, лет по 18-19. Когда увидела их перед началом концерта, сказала своим: "Мне страшно". Потому что публика была совсем не подготовленная. А мы запланировали показ сказки с песнями, и там не объяснишь ничего по ходу. Когда вышли на сцену, я посмотрела в зал, на первом ряду люди нормально реагировали, улыбались – все хорошо. А вот на галерке сидели ребята, на которых просто лучше не глядеть. С насмешкой, с неприязнью смотрели. А на концерте обязательно должно быть взаимодействие со зрителем. И в таких случаях я всегда иду "на сопротивление". Кому нравится, будут слушать, а вот кому не нравится – их как заставить? Для меня это вызов: изменить этот мрачный взгляд и пренебрежительное отношение. И вот идет концерт: 10 минут – лицо не меняется, 20 минут – не меняется. Тогда я уже начала смотреть только на этого мальчика, лично ему петь. Я ему в душу пела.
И его лицо изменилось. Взгляд стал без насмешки, без издевки, без хамства. Вот после такого и думаешь, что не зря мы все это делаем.
Тэги
