Парадокс: Победа – дело общее, всесоюзное и многонациональное, а День Победы – праздник личный, семейный. В этот день не хочется громких фраз и пафосных речей. Хочется просто еще раз вспомнить своих близких, на детство, юность и молодость которых выпали неимоверные испытания военного времени.
От редакции: Более короткая версия этого текста была опубликована в 2018 году. С тех пор у нас появились новые сотрудники, которые тоже захотели рассказать о своих дедах и прадедах, бабушках и прабабушках. За четыре года в стране и мире изменилось многое, но в наших душах и воспоминаниях - нет. Мы по-прежнему помним. Все также гордимся. С не меньшей силой скорбим. И, как и четыре года назад, хотим мира и покоя. Для наших предков, нас самих и наших потомков. С Днем Великой Победы!
Главный редактор Маргарита Лянге о своем дедушке Иване:
Меня всегда удивляли встречи однополчан моего деда. Они совершенно не были похожи на ставшие расхожими представления о ветеранских посиделках.
Первое отчетливое воспоминание: мне лет шесть, мы жили в Целинограде — это Северный Казахстан, уже тепло, во дворе обычной хрущевки на деревянной лавке за дощатым столом сидят дедовы однополчане. На столе водка и очень скромная закуска. Я кручусь вокруг взрослых, упорно стараясь подслушать что-то интересное про войну. А они сидят и МОЛЧАТ! Несколько коротких фраз, наливают в небольшие граненые стаканчики и … опять молчат. Я ничего не понимаю: некоторые из них приехали к моему деду – своему боевому командиру – с другого конца страны. Для чего? Чтобы просто помолчать?!
- Деда, а почему вы ордена не надеваете?
Он только молча машет рукой и отворачивается, потом сажает меня на колени. Ощущение уюта и защищенности: макушкой чувствую щетину на его щеке. За столом все опять молчат…
Потом обрывками, приставая к бабушке, маме и дедушкиным друзьям, узнаю кое-что.
То, что у дела золотые руки я и так знала – вся мебель в доме его руками сделана, резные окна веранды на маленькой дачке у нас самые красивые и постоянно соседи заходили советоваться. До войны дед работал на заводе в Гаграх. Как только началась Великая Отечественная выдали бронь и на фронт не пускали, а он ходил скандалил, требовал отправить воевать. Считал, что без него никак не обойдутся.
В 1942-м лейтенант Иван Иосифович Ковалев 32 лет от роду своего-таки добился – ушел на фронт командиром пулеметного взвода. На Сапун-горе оборонял Севастополь, освобождал Крым, Украину, Восточную Пруссию, закончил войну в Чехословакии. Как раз среди тех частей, которые спасли от уничтожения Прагу. Командиром пулеметной роты и все тем же лейтенантом. Почему? Говорят, четко выполнял приказы, но очень берег людей, спорил с начальством, чтобы лишних потерь не было. Но и подчиненным спуску не давал. Мог и "в морду ударить", но, как уверяли однополчане, "всегда за дело и по справедливости". В атаку шел первым.
Вообще не понимаю, как он выжил: 3 года в пехоте – это же ад!
Зато сейчас, понимаю, почему его бойцы ехали к нему через всю страну. Он их берег, как мог. И даже после войны чувствовал себя командиром, который не только приказы отдает, а защищает своих солдат. Именно так он лишился партбилета.
Коммунистом стал в окопах, а в мирное время швырнул партбилет из-за несправедливости. Оказывается, уже после войны одного из его бойцов обидели: должны были назначить начальником почты в райцентре, а вместо фронтовика поставили на это место вчерашнюю школьницу, родственницу какого-то мелкого партийного начальничка. Дед поехал на другой конец страны восстанавливать справедливость. Но времена изменились - войну уже выиграли и страну начали захватывать бюрократы. Поэтому прибывший невесть откуда фронтовик не смог добиться правды для своего друга. Тогда он пришел в местный обком - устроил там разгром и разорвал свой полученный на фронте партбилет. Опять не понимаю, как его за это не посадили в 50-е? Всего лишь перекрыли доступ на руководящие должности...
Из-за множества ранений дед мог спать, только свесив с кровати прострелянную руку. Часто я просыпалась от того, что он громко стонал, сцепив зубы, что-то выкрикивал, командовал в бою. Я подходила и тихонько гладила спящего деда по прострелянной руке, по шрамам от пуль навылет на спине, рубцу от ранения в голову. Гладила и плакала – мне было очень жалко дедушку. И со временем я перестала спрашивать, почему, когда к деду приезжали со всей страны друзья-фронтовики, они ничего не рассказывали, а просто молча сидели рядом друг с другом.
Шеф-редактор Юлия Бобкова о своих прабабушках Наталье и Марии:
В детстве на 9 Мая мне всегда было слегка обидно: бабушка и дедушка мои были еще молодыми, поэтому не воевали, а так хотелось пройтись по улице Горького за руку с кем-то "причастным"! О том, что причастны к Великой Отечественной в нашей стране все, как-то не задумывалась…
У моей прабабушки Наташи к началу войны было двое детей. В конце весны отправила их в подмосковную деревню к дальним родственникам и почти два года не знала, живы ли. Мужа Василия в июне проводила на фронт. Его полк базировался где-то под Москвой, поэтому отпускали на побывки. В последний раз виделись в сентябре сорок первого, буквально через считанные дни под Москвой началась "мясорубка", и о муже она больше никогда не слышала. Но осеннее свидание бесследно не прошло: в июне 1942-го родила младшую сестру моей бабушки.
Все военные годы прабабка, несмотря на младенца, работала на двух работах: основной, в гостинице, и на военном заводе. А по ночам, как и все в Москве, сбрасывала с крыш фугасы и "зажигалки". Зимой 42-го случилась беда: потеряла продовольственные карточки. Родственники помогать кормящей матери отказались: сама, мол, раззява, да и рожать, когда Родина в опасности, - верх легкомыслия. Спасли соседи по коммуналке, которые весь месяц кормили ее, кто чем может.
После окончания войны бабушка Наташа по большой любви вышла замуж. Георгий прошел всю войну от первого до последнего дня, вернулся живым и относительно здоровым и был, соответственно, завидным женихом. Его друзья и родные крутили пальцем у виска: незамужних девок кругом - легион, зачем тебе тридцатипятилетняя с тремя детьми?! Всех детей вырастил, внуков обожал, но до правнуков не дожил.
У второй прабабушки, Марии, муж также пропал без вести в самом начале войны. Бабка о нем говорила крайне неохотно, "не то и вправду забывала, не то стеснялась вспоминать". Знаю только, что звали его Алексей и что "на гражданке" был поваром. В годы войны бабушка Маша работала в госпитале в Москве. Про службу эту, как и про мужа, практически не говорила: "Кровь, грязь, боль. О чем рассказывать-то?" Замуж она больше не вышла. Всю жизнь посвятила семье единственного сына, моего деда: ушла на пенсию, как только бабушка забеременела моей мамой, растила ее и моего дядю, занималась домом. Медали и наградные документы на ее имя, в том числе "За оборону Москвы", мама и бабушка нашли в документах, когда прабабка уже умерла…
Моя бабушка рассказывала, как 9 мая 1945 года они с подружками бегали к Кремлю смотреть салют: все целовались, дарили друг другу цветы, верили и не верили… Где-то там в толпе радовался и мой дед. Друг с другом они тогда знакомы еще не были, хотя и жили по московским меркам неподалеку.
Новостной редактор Асета Лиева о своем прадедушке Умаре, прабабушке Щуне, прадедушке Шамсудине и бабушке Шуре:
Прадедушка по отцу Умар Абдоков не обязан был воевать – у него, секретаря обкома партии в Черкесской автономной области, была бронь. Его оставили контролировать обработку полей и отправку продуктов на фронт. В 42-м году Умар не выдержал и ушел на войну. Говорил, не может сидеть с женщинами в тылу, пока все его братья воюют.
Его жена Щуна вместе с маленькой дочкой Зоей, единственной выжившей из пятерых детей, бежала из Черкесска в Бесленей при приближении фашистов, потому что они полностью уничтожали семьи членов обкомов. Ей уже приходилось жить в страхе за жизнь мужа во время сталинских репрессий 30-х гг. Когда Умар задерживался вечером, она бежала к зданию его работы и заглядывала в окно – проверить, что ее муж в порядке.
В конце 43-го года Щуну вызвали в военкомат в Черкесске. Она прошла пешком 50 километров, чтобы получить извещение о пропаже Умара без вести. На вопрос, почему Щуну вызвали вместо того, чтобы принести извещение самим, ей ответили: "Ну что Вы, это же уважаемый человек, нужно лично вручить". Женщина шла эти 50 километров обратно и рыдала весь путь.
Щуна сперва отказалась верить в смерть мужа и до 46 года ждала его. Пока она пряталась в ауле, ее квартиру в Черкесске заняли. Женщина вышла замуж второй раз, больше от безысходности. О месте захоронения Умара Щуна так и не узнала: о том, что он похоронен в братской могиле в Чечне, я выяснила в свои 14 лет через тематический сайт. Щуна до конца жизни безмерно любила Умара: при живом втором муже она с нетерпением повторяла "Вот я умру – и встречусь там с Умаром".
А моя бабушка по матери Шура едва не погибла в детстве из-за смеха. Ее отец Шамсудин в 42-м году попал в плен и оказался в берлинской тюрьме Моабит (здесь же во время ВОВ татарский поэт Муса Джалиль написал цикл стихов "Моабитская тетрадь"). В Псаучье-Дахе он оставил 23-летнюю жену Мачар и трех малолетних детей. Их дом в ауле был самым большим, поэтому немцы расположили там свой штаб. Мачар с детьми пришлось переселиться в погреб, где хранились овощи, и спать на полу. Днем они работали на полях, а ночью в окружении воющих шакалов собирали оставшиеся после уборки колоски. Один раз их поймали и едва не отправили в концлагерь. Мачар на коленях вымолила у поймавшего их человека свободу, говоря, что трех детей нечем кормить.
Однажды дети гуляли во дворе дома, когда немцы набирали воду из колодца. Один из них громко испортил воздух, и шестилетняя Шура рассмеялась. Немцу это не понравилось: он достал автомат и передернул затвор. Стоявший рядом соседский парень-инвалид, немного говоривший по-немецки, быстро отвел дуло вверх и сказал, что это ребенок, она просто не понимает. Детям парень приказал уходить, и они спрятались в погребе до конца дня.
Шамсудина с остальными освободили из Моабита союзные силы в 45 году. Многие военнопленные боялись возвращаться на родину из страха, что их посадят, и уезжали в Америку. Шамсудина тоже забрали в Штаты, где он работал на каменоломне. До 46-го года, когда мужчина не выдержал и вернулся на родину. Его посадили, но через год выпустили на свободу. После его возвращения у них в семье появились еще четыре ребенка. Избежавшая глупой смерти Шура 45 лет проработала учителем, обучая аульских детей русскому языку и литературе.
Редактор Ольга Богун о прадедах Константине и Кузьме:
В ночь с 1 на 2 мая 1945 года Красиков Константин Лукьянович был разбужен своими друзьями из батальона связи. Через их коммутатор шли переговоры с Рейхстагом о прекращении огня между германскими и нашими войсками и последующей капитуляции Берлинского гарнизона. Так в каморке разбитого берлинского магазина встретил известия о победе мой прадед.
Константин Лукьянович был из семьи раскулаченных русских крестьян, сосланных на спецпоселение в Томскую область, поэтому на фронт его призвали уже в последние годы войны. Закончил службу он с медалями за отвагу и боевые заслуги, за освобождение Варшавы и победу над Германией. Подвиги его были в общем-то типичными для служащих батальонов связи. В 1944-45 годах он несколько раз под сильным огнем противника устранял обрывы линий связи, наводил новые линии под обстрелами с воздуха. Истории о его жизни сохранил его младший сын, Юрий Константинович, записав их в своей книге "Судьба".
По его словам, о войне и боевых действиях, как и многие солдаты, Константин Лукьянович говорил неохотно.
Еще один прадед не дожил до конца войны. Кабанов Кузьма Васильевич пропал без вести во время боев под Ленинградом в конце 1942 года. Место захоронения его нам до сих пор неизвестно.
SMM-специалист Алена Миронец о бабушке Клавдии, прадедушке Иване Сергеевиче и прабабушке Анисье Аверьяновне.
Портрет прадедушки Ивана Сергеевича стоит в моей комнате в доме родителей на фортепиано. Каждый раз, когда я играла, с фотографии он смотрел на меня серьезным добрым взглядом. Рядом - фото прабабушки Анисьи и моей бабушки Клавы, ее не стало осенью. Каждый год она ездила на концерты к 9 Мая: в конце апреля в школу-интернат недалеко от нашего дома, и в сам День Победы в городской Дворец культуры. Я пела там в сводном хоре “День Победы” и выискивала глазами любимый красный бабушкин платок в зале. На такие праздники она собиралась с самого утра и уже за несколько часов до назначенного времени сидела у двери и ждала автобус, который забирал гостей: участников, вдов и детей войны. Ещё она часто рассматривала яркие поздравительные открытки, медали, фотографии, перечитывала вслух письма от президента, губернатора, мэра, и всегда начинала вспоминать, как работала во время и после войны, про брата Леню, про свою маму и отца, который погиб на фронте.
Бабушку звали Клавдия Ивановна. Перед войной, в ноябре 1939 года, они переехали с семьей в деревушку Иркутской области из села Губашево Ульяновской области. Она рассказывала, что уже тогда, кажется, уже чувствовали приближение войны: деньги за дом, который им дали, должны были выплачивать только через пять лет, а пришлось в первый же год отдавать. О войне узнали от уполномоченного из района, телефонов не было, он приехал и сказал, что фашисты на страну напали. Мальчишки на конях по всем полям поехали говорить про это. Бабушке тогда было 11 лет.
Прадедушка Иван Сергеевич Пиянзов был комбайнером, ему сразу дали бронь, ведь нужно было убирать хлеб. Поэтому повестка пришла не сразу, в октябре 1942. Было ему 37 лет.
- Как раз напротив нашего дома поле было, хлеб там убирал папа наш на комбайне, и всё - с поля на войну. Плакали, но и гордые были, что папка тоже воевать идет, хотя уже похоронки в деревню приносили, знали, что горе это. Но все равно — нужно так нужно на фронт идти, - рассказывала бабушка.
Иван Сергеевич погиб 20 марта 1943 года, был похоронен на месте боев в братской могиле у озера Рытое. В 1955 году перезахоронен в братскую могилу у школы в деревне Рытовка Демидовского района Смоленской области.
Прабабушка Анисья (мама бабушки Клавы) осталась одна с пятью детьми. Замуж больше не выходила. В Сибири у нее никого не было, родственники звали обратно в «Россию» приехать, но она боялась, что детей растеряет. Анисью Аверьяновну уважали в деревне, помогали, кто мог, но скидок на то, что вдова, не было. Без мужчины в деревне очень тяжело: ни косу отбить, ни овечку зарезать. Бабушка Клава часто вспоминала про дядьку Игната. Он был кладовщиком, знал, как семье тяжело и оставлял горсточки зерна у амбара, где хранилась колхозная пшеница. Ее нужно было с вечера выгрести кочергой через дыру для кошек, замести и за ночь растолочь в ступке.
Анисья Аверьяновна и старшая ее дочь Матрена (ей было 14) работали в колхозе, а моя бабушка с братом Леней следили за домом. Скот кормили, воду из колодца носили, огород пололи, дрова готовили. Нянчились с младшими детьми: Лизой и Ниной. На базар возили продавать ягоду, орехи, сметану стаканами, до станции пешком через лес ходили, в котором волки водились.
- Помню ли я детство свое военное, как играли? Да во время войны и не играли, что ли. Хотя сказки вот вечерами рассказывали, и елка у нас в школе была, и 7 ноября праздновали, митинги проводили, и двоечник у меня списывал, просил: «Клавдя, дай списать, копейку дам!» Но вот больше про работу сейчас чего-то вспоминаю. Больше помню себя счастливую, когда в «России» жили: в садик ходили со своими чашками, в бункере комбайна семечки ели, когда папа подсолнечник молотил. Ночью он придет, а мы его ждем — на речку он мыться пойдет и мы с ним. И Пасху помню, как яйца катали, и как в новую одежду наряжали. Бус много было, с базара привозили, мордва бусы любит, детей очень красиво наряжали. Много тех воспоминаний - мы с Леней и папка. А война - она все забрала, - рассказывала бабушка Клава.
Журналист портала Ольга Емельянова о бабушке Вале и прадедушке Василии Кузьмиче.
Мне нет семи, я не понимаю, почему в праздник с парадом и салютом, от которых захватывает дух, бабушка Валя вытирает слезы и молчит. Мне десять, я иду торжественно получать с бабушкой юбилейную медаль и не понимаю, почему она отказывается делиться воспоминаниями о войне, ведь мне сейчас сказали: она - Герой. Мне четырнадцать, я понимаю и очень прошу рассказать все, что она помнит: начало войны, как с подружкой Лелькой договорились сбежать на фронт медсестрами, да родители не пустили. Как 23 августа - самую страшную бомбежку Сталинграда, Валя проспала, и эта история стала семейной легендой. Окопы, смерть, кровь, голод и плен. Как семья оказалась в Белой Калитве, из которой бабушка могла уже не вернуться: молодых девушек отправляли в Германию. И, чтобы спасти детей, прадед Михаил Афанасьевич тайно вырыл окоп в степи и каждое утро прятал там подростков.
Как после возвращения в Сталинград все документы оказались украдены, но на дне старого сундука под ворохом газет семья нашла уцелевшую похвальную грамоту бабушки Вали. По ней ей потом и восстановили документы. Этот пожелтевший, потрепанный лист и фото с той самой Лелькой бабушка смогла сохранить.
После Сталинградской победы ее военное детство закончилось: бабушка Валя ездила с бригадой восстановливать аэродромы в Разгуляевке, Гумраке, Чернигове... а затем и сталинградскую железную дорогу, с которой она и связала свою жизнь.
До мая 2022-го в нашей семье был один Герой. Но буквально несколько дней назад я узнала еще одну историю. Маминого дедушки - Богданова Василия Кузьмича, который прошел всю войну с 1941-го до победного 45-го сапером. Подробности его боевого пути мне только предстоит выяснить, но мне кажется, что для него День Победы 9 мая был особым днем, ведь пришелся он на его день рождения.
