Для гражданской нации необходим такой "пустячок", как наличие граждан

Понятие нация, особенно гражданская нация, — это категория политическая. Соответственно, для ее реализации существуют социально-политические условия и предпосылки. Несмотря на то, что в составе команды, которая разрабатывала Стратегию государственной национальной политики, много докторов и кандидатов политических наук, как раз политическая обусловленность этого документа и самой идеи создания гражданской нации и укрепления единства чрезвычайно слабо аргументирована. Более того, некоторые идеи просто не учитывались. Теоретические модели, сегодня они общие для мировой науки, абсолютно не принимались во внимание. Например, что говорил Ренан по поводу того, что почему в определенных обществах не может быть наций. Почему древний Восток не знал наций? Почему Китай не знал наций? Почему Римская империя могла называться отечеством, но не называлась нацией? Почему великое герцогство Пармское не было нацией, а Швейцарская конфедерация с ее 4 языками является нацией? Ответ на это был дан, но его нет в этом документе. 

Ответ состоит в том, что не было граждан. Для гражданской нации необходим такой "пустячок", как наличие граждан. Причем граждан не столько в статусном смысле, как людей, имеющих паспорт гражданина в отличие от апатрида, а граждан в том смысле, в котором это понятие развивали классики политической науки, понимавшие под гражданством партиципацию — участие. Это не чисто теоретические вопросы терминологии. Это вопрос о том, приживется или не приживется, и при каких условиях идея о том, что можно впрячь в одну колесницу коня и трепетную лань, соединить лед и пламень, гражданскую идентификацию и этническую. В реальности мы не всегда можем обеспечить это соединение, даже утвержденное на высочайшем уровне. 

И дело тут не столько даже в привычке употреблять слово "нация" в ее гражданском значении. Сейчас вышла блестящая работа историка Алексея Миллера, который пять лет потратил на то, чтобы изучить историю термина "нация" в России. Он показывает, что гражданская идея нации появилась в России намного раньше, чем этническая. Почти полвека никакой конкуренции со стороны этнической доктрины у нее не было. С 18 века, сразу же после того, как французская революция провозгласила идею наций, основываясь на идее народного суверенитета или, по-французски, национального суверенитета, противоположного суверенитету монарха, это лежало в основе декларации человека и гражданина, в основе идеи нации в его исходном смысле. Эта идея была знакома просвещенному российскому обществу, потому что просвещенное общество ни на каком другом языке, кроме как на французском, не говорило. Напомню, что граф Уваров свою триаду "Православие, самодержавие, народность" написал на французском языке. И он обратил внимание государя на неудобство этого понятия, на его явную несовместимость с самодержавием. Он обращал внимание Николая: "Приняв химеры ограничения власти монарха, равенства прав всех сословий, национального представительства на европейский манер, колосс не протянет и двух недель". Я могу усомниться в справедливости алармизма насчет того, сколько бы продержался колосс, но то, что идея нации и идея самодержавия не совместимы — это вещь очевидная. И в той мере, в какой политическое устройство тяготеет к формам, близким к авторитаризму и самодержавию, в той мере в них очень плохо приживается идея нации. 

Что мешает сегодня становлению гражданской идентичности? Сегодня хоть всенародным референдумом можно принять решение о единстве этнических и гражданских институтов, тем не менее вероятность развития гражданского единства кажется мне крайне незначительной. Потому что тенденции нарастают противоположные. Мы движемся не в сторону увеличения гражданского единства, а в сторону прямо противоположную от назначенного и утвержденного. И в этом смысле преобладают сегодня идеи этноцентризма на всех уровнях. 

Более того, опросы "Левада-центра" показывают, что по целому ряду признаков ксенофобия, которая сегодня характеризует российское общество, беспрецедентна, причем по всем направлениям. Антизападнические настроения достигли 78% — за все 20 лет наблюдения ничего похожего не было. Идею "Россия для русских" поддерживают сегодня 68%, чего также ни разу не было за все годы наблюдений. Антикавказские настроения выше, чем когда бы то ни было. Ситуация в России ухудшилась не только по сравнению с Советским Союзом, но и с Россией, которая была частью СССР. Уровень дезинтеграции существенно возрос по многим направлениям: и с точки зрения социально-экономической поляризации, и с точки зрения взаимосвязи территорий — никогда не было так трудно добраться с Дальнего Востока, никогда не было такой высокой идеологической поляризации: абсолютно в разные стороны движутся наши идеологические течения и в разных департаментах награждают и тех, и других. 

Центральный момент, который сегодня сдерживает развитие гражданской нации: реально от государства, являющегося до сих пор в нашей вертикальной стране основным источником, с которого берут пример, и которому следуют, исходят разные сигналы. Один сигнал прописан на бумаге, и он самый неглавный, другие сигналы мы слышим по центральным каналам телевидения, из речей депутатов и от всего того, что формирует представление о власти. Власть подает сигналы другого направления, поэтому пишем "гражданская нация", слышим "православие, самодержавие, народность". И эта идея, конечно же, неизмеримо сильнее, чем та, которая прописана в этом направлении, и что-то с этим сделать очень трудно ¡ª все-таки у нас нет единого агитпропа. Сегодня множество каналов, которые поставляют эту информацию, и некоторые из них авторитетнее, чем официально обозначенные ведомства и министерства. И это центральный вопрос. 

Второе. Не столь страшна проблема самой ксенофобии, как проблема перерастания ксенофобии сознания в ксенофобию действия. Этим мы отличаемся от большинства стран современной Европы. Там тоже наблюдается рост неких форм ксенофобии, в частности, исламофобии. По некоторым направлениям она даже выше, чем в России. Но, нет перехода от ксенофобии сознания к ксенофобии действия. Прежде всего в силу высокого доверия к институтам власти, институтам права, судам, полиции и так далее. Это сдерживает активность, уменьшает количество "бирюлевых" и прочих актов, я уже не говорю о терроризме. Мы оцениваем по раздельным департаментам межэтнические конфликты и рост терроризма. Между тем это абсолютно взаимосвязанные вещи, которые укрепляют друг друга. Неслучайно после теракта в Волгограде две бомбы полетели в мечети волгоградские, месть порождает месть, так что это взаимосвязанный процесс. 

Ну и, наконец, самое главное. Укрепление идеи государства как граждан даже по сравнению с Советским Союзом, конечно, слабое. В советское время, я помню, мы говорили: "Государство — это мы". И это была довольно распространенная идея. Иногда нам показывали, что мы заблуждаемся, но, тем не менее, это было довольно массовое представление, которое было чрезвычайно важным. Только на этой основе существовали надэтнические гражданские ценности, которые обеспечивали сравнительно высокий уровень согласия разных этнических групп. Сегодня ощущение, что от нас что-то зависит, существенно падает и слабеет. И этот элемент гражданственности как партиципации, как ощущения того, что это наш дом, в Кремле, в Белом доме от нас зависят, мы избиратели, налогоплательщики и так далее — этого осознания сейчас нет и нет, следовательно, центральной базы соединения этнических и религиозных общностей. Эта идея гражданского сознания, мы — народный суверенитет, источник власти — была в 18, 19 веке и осталась сегодня. Для сплочения разных культурных групп ничего другого история не придумала.

Эмиль Паин
Гендиректор Центра этнополитических исследований, доктор политических наук