— Мы в последнее время стараемся ездить два раза в год, это не та ситуация, в которой замечаешь резкие изменения. Из неприятных впечатлений этого года было то, что я в первый раз совершенно отчетливо и ясно столкнулась с фактами, которые говорят о том, что в высокогорных селах дети уже могут не усваивать родных языков. Еще в прошлом году я бы сказала, что этого не может быть: всегда всем рассказывала, что в горах Дагестана все говорят на родном языке, а дети обычно приходят в школу без знания русского и там уже его учат. Я считала, что угроза местным языкам состоит только в том, что горные села постепенно переселяются на равнины, а в городах малые языки не сохраняются. А в этом году впервые в одном селе Дахадаевского района нам учительница сказала, что у нее во втором классе четыре ребенка, из которых трое не говорят на своем родном языке и общаются друг с другом в школе на русском.
Еще в этот раз я впервые побывала в Кубачах, хотя большинство людей начинают свое знакомство с Дагестаном с этого знаменитого села. Была потрясена совершенно тем, как это место непохоже на другой Дагестан, какой там когда-то произошел фантастический всплеск ремесел и, что самое удивительное, до сих пор эти ремесла живут: кроме знаменитого серебра, женщины делают очень сложную вышивку на огромных платках, которые они до сих пор носят, что тоже поражает. Везде в Дагестане был когда-то свой тип одежды, но ее носить перестали. А вот в Кубачах носят до сих пор, и молоденькие тоже. Я встретила девочку, одиннадцатиклассницу, она сказала, что они все вышивают эти платки к своим выпускным: она половину вышила, а потом начала готовиться к ЕГЭ, и со второй половиной помогла мама.

— Это абсолютный миф, который никакого отношения к действительности не имеет. Ничего в нем французского нет, язык даргинской группы, и он именно такой, каким и должен быть, хотя и выделяющийся из окружения: там удивительно большая дистанция между кубачинским и языками окрестных сел. Это совершенно отдельный, очень сильно дивергентный язык, но в Дагестане это встречается. Но миф есть, очень старый и очень живучий. Я смотрела переписи конца XIX – начала ХХ веков, которые мы, кстати, сейчас оцифровали и буквально на днях выложим в открытый доступ, и в них написано, что по свидетельству каких-то арабских ученых кубачинцы имеют франкское происхождение.

— Не берусь утверждать точно, но мне кажется, что это отсылки к каким-то не современным XIX веку свидетельствам, старым рукописям. Во всяком случае, русские, побывавшие в Кубачах в XVIII веке, тоже упоминают эту идею. И сами кубачинцы миф помнят! До сих пор каждый второй тебе сообщает, что их язык похож на французский.

— У нас есть два типа задач для экспедиций. Первый – чисто лингвистический – описать язык или диалект: сделать грамматическое описание каких-то основных явлений, собрать тексты, создать корпус этих текстов, разобрать их, перевести, отглоссировать, то есть сделать грамматический поморфемный разбор всех слов. А потом разместить собранное онлайн, чтобы другие люди тоже имели доступ. Второй тип задач несколько более понятен широкому кругу людей. Мы изучаем феномен многоязычия Дагестана. На этой территории больше 40 языков и множество диалектов! Люди жили рядом много веков, а возможно даже тысячелетий, и очень интересно, как они взаимодействовали между собой все эти годы.

— Определенная доля правды в этом утверждении есть. Дело в том, что до середины ХХ века у представителей разных народов Дагестана просто не было необходимости общаться между собой: учить сорок языков было не нужно. С кем общались жители горных селений? Со своими односельчанами и с жителями ближайших сел, а раз в неделю ходили на базар, где пересекались еще с несколькими народами. Мужчины могли уходить дальше, на сезонные заработки в Грузию, Чечню, Азербайджан. Но для большинства ареал общения составлял максимум 20-30 километров. А это означает, что знать 2-3 языка, кроме родного, было достаточно. Необходимость коммуницировать с большим количеством языков и диалектов появилась, когда люди стали пользоваться автотранспортом и активно перемещаться. И в этот момент как раз очень удачно, в некотором смысле, в жизнь дагестанцев вошел русский язык.

— На территории Дагестана в разных его регионах сложились три разные ситуации. В некоторых регионах был распространен ассиметричный билингвизм: один сосед владел языком другого, а другой нет. Это очень распространенная модель: первые годы мне казалось, что так везде оно и было. Но потом мы стали попадать в зоны, где люди общались между собой с помощью лингва франка (язык или диалект, на котором общаются люди, родными для которых являются другие языки - прим.ред.). Скажем, такая ситуация сложилась в центральном Дагестане. Вот пример: в пределах 5-6 километров располагаются четыре села с разными языками - с ахвахским, каратинским, багвалинским и тукитинским. Все они находятся в зоне аварского влияния. Мы выяснили, что языками друг друга они владели в очень малой степени, а общались на аварском, то есть аварский в этом регионе выполнял функцию, которую теперь выполняет русский. А на юге таким языком был азербайджанский: на нем между собой общались цахуры и рутульцы, с лезгинами они тоже обычно общались на азербайджанском, не на лезгинском.
Третий вариант – то, что мы в этом году увидели в даргинской зоне, – пассивный билингвизм. Иногда говорят про один даргинский язык, это не так. Там очень много языков, не меньше десятка. Они родственные, но довольно сильно различающиеся. И каждый народ говорит на своем языке, но и соседей понимает в силу давней привычки к взаимодействию. Скажем, кубачинцы и их соседи общаются каждый на своем языке. И эта модель - каждый говорит на своем - в даргинском регионе очень распространена.

— Это совершенно справедливый вопрос. Логичный вариант развития событий: если есть "сильный" язык, который знают многие, почему бы постепенно на него не перейти? Но - удивительное дело - этого, видимо, не происходило! До ХХ века нет никаких свидетельств о том, что какой-то дагестанский язык был утрачен, во всяком случае настолько давно, насколько мы можем заглянуть. Что-то очень сильно держало высокогорные языки на плаву. Видимо, развитая связь между селом и языком, идеология идентичности села через местный язык. Например, почти во всем Дагестане действовало правило, что если заключался смешанный брак, а это было редкостью, то женщина должна была обязательно и очень быстро выучить язык деревни мужа и перейти на него полностью. И даже если аварка, т.е. носительница распространенного языка, выходила замуж за гинухца, или, скажем, лачка за арчинца, они переходили на язык своих мужей. И вот эта идеология - в селе все должны говорить на его языке – работала. Небольшие сдвиги были, конечно, например, по переписи мы видим, что в конце XIX века село называлось табасаранским, а сейчас они называют себя лезгинами и по-лезгински говорят, но это скорее исключение, чем правило. Угроза исчезновения языков возникла только в наши дни.

— Я не верю, что можно сохранить языки в городах и в низинных селах, где смешанное население. А в горных селах еще можно, процесс только начался, ничего фатального пока не произошло. Понимаете, все очень зависит от самосознания людей. И от школы: там обычно говорят по-русски. Есть установка, что школа должна выучить ребенка русскому языку. В принципе, понятная установка: русский язык ребенку нужен. Но другое дело, что сейчас русский они выучат все равно. Были годы, когда русский был ценным редким знанием, которым трудно было овладеть. И старшее поколение еще это помнит. И действует по инерции: "хорошо, что наши дети знают русский, будем развивать эту компетенцию". Ситуация изменилась, приоритет русского над родным стал опасным, но люди этого еще не осознали, а когда осознают - будет поздно, потому что разрыв с родным языком происходит моментально, буквально в одно поколение. Выросли дети, которые не владеют языком, - все, язык ушел. Поэтому нужно чтобы в селах это поняли. Пусть учат русский, но в семье и школе говорят на своем языке.

— То, что им преподают, в большинстве случаев – не родной язык. Например, в даргинской зоне преподают литературный даргинский, который очень далек от родных диалектов и не очень нужен. В итоге, они и родной могут забыть, и литературный – не выучат. Сейчас очень важно вести с родителями разъяснительную работу, как важно в семье разговаривать. И изменить эту неправильную установку, что школа – зона русского языка. Пусть учат русский на уроках, но везде, где можно, нужно говорить на своем, в том числе с учителями. Это переходное время – очень сложное. Люди не осознают опасности: "О чем вы говорите, у нас все язык знают, куда он денется?!".
А потом – вжик – и он делся.
Есть, конечно, исключения: села, где опасность понимают и над ситуацией работают. Например, в селении Карата Ахвахского района активисты придумали замечательную вещь: раздали детям мобильные и отправили их по домам, записывать истории на каратинском языке. Огромный корпус текстов собрали! Но это капля в море.

— Да, это Вышка. Они всегда на практику находили деньги, а в последние два-три года и вовсе запустили программу "Открываем Россию заново", которая специально поддерживает экспедиции. Только от Школы лингвистики за год организуется более десяти экспедиций, а другие подразделения вуза тоже ездят. Раз в год, осенью, у лингвистов проходит "Экспедиционный вечер", когда все собираются и делают короткие презентации по результатам своих поездок. Это страшно интересно, и обычно программа такая плотная, что там нас чуть ли не секундомером контролируют, чтобы все успели выступить.

— Наоборот, очень хотят ехать. И нам приходится выбирать, так как мы ограничены размерами микроавтобуса и размером дома, в котором будем жить. В этом году конкурс был два человека на место точно. Так что никого не затаскиваем, едут очень охотно. Просто жаждут. Но в принципе, когда меня спрашивают, я никогда не говорю, что это безопасные поездки. Конечно, что-то может произойти. Хотя, тьфу-тьфу-тьфу, на протяжении последних 6-7 лет у нас абсолютно все гладко, тихо и спокойно. Студенты, когда возвращаются, рассказывают, что все неправда: Дагестан самое мирное и гостеприимное место на свете. Кстати, наши экспедиции очень привлекают иностранных студентов и исследователей: в Европе нет под рукой такого языкового разнообразия как у нас. Мы регулярно кого-то прихватываем с собой из западных ученых или студентов. У нас в лаборатории есть девушка из Голландии, которая в аспирантуре занимается дагестанскими языками. А в этом году американец к нам присоединился, который тоже решил что его судьба в Дагестане.

— Большинство, конечно, расходится по прикладным сферам. И это нормально. Но у нас есть очень сильные студенты, заинтересованные в исследованиях. О проценте остающихся в науке говорить сложно: все это не так долго длится пока. Тем более, что многие сильные и амбициозные ребята на более высоких этапах обучения уезжают. Например, поступают в магистратуру или аспирантуру в Западную Европу. И это мне тоже кажется правильным: надо поучиться за границей. Не знаю, будут ли они возвращаться, до этого мы еще не дожили. Но это и не так важно: сейчас наука международная, и то, что наши ребята разбросаны по миру, – для нас хорошо, так как создает более плотные связи, бывшие студенты становятся нашими "агентами" во внешнем мире. Из моего угла все выглядит довольно оптимистично!