Смертные колыбельные встречались повсеместно: центральная Россия, Урал, Сибирь, Русский Север. Разве что на юге страны таких текстов зафиксировано не было. Большая часть записей сделана в 1920-1950е годы, немного - ранее 1900х и чуть позже 1970х годов. По мнению кандидата филологических наук, преподавателя кафедры русского народного устного творчества филфака МГУ Сергея Алпатова, это говорит о традиционности материала и в то же время о более активном использовании жанра во времена войн, голода, социальных катастроф. Смертные колыбельные в деревнях можно было услышать и в 90-е. Так, одни из последних были записаны сравнительно недавно – в 1997 году в селе Никола и селе Лядины Архангельской области (записи хранится в Лаборатории фольклористики РГГУ).

В науке нет единого мнения о природе и назначении смертных колыбельных. Существует несколько версий, и для каждой можно найти аргументы как за, так и против. Безнравственность русского крестьянства? Отличное от нашего отношение к смерти? Такие колыбельные как пожелания избавиться от мук пели только больным младенцам? Что, кстати, совсем не соответствует самим текстам. Есть версия, что в ребенке жил «чужой». Это он, чужой, плакал, капризничал, не хотел спать, и мать убаюкивала на смерть не малыша, а злого духа в нем. Самой правдоподобной и гуманной кажется версия о том, что такие колыбельные – это обманки. Мать или няня заговаривали несчастью зубы, чтобы оно шло мимо, а ребенок жил счастливым и здоровым.

По мнению Надежды, такие колыбельные нельзя рассматривать отдельно от большого убаюкивающего текста. Скорее всего это некоторые элементы-формулы, которые по-разному соединяются в процессе пения, поэтому рядом с мотивом пожелания смерти могут соседствовать мотивы пожелания здоровья, богатства, призывания Буки, кота.

Ситуация, в которой младенцу могли бы петь смертную колыбельную, описана в рассказе Чехова «Спать хочется». Нянька Варька, девочка лет тринадцати, загружена работой по дому днем, а ночи напролет качает беспокойного хозяйского ребенка. Если Варька, чего доброго, уснет сама, хозяева прибьют ее. А спать хочется. Вполне можно представить, что замученная работой и озлобленная нянька, сама еще ребенок, пела младенцу: «Бай да люли, / Хошь сегодня помри… / Матери опроска / И тебе упокой».
Быт русских крестьян был настолько тяжел, а человеческая жизнь ценилась так мало, что, наверное, смертные колыбельные явление закономерное. В них и прямое отражение непростых бытовых и социально-экономических условий жизни традиционной семьи, для которой каждый родившийся ребенок – лишний рот, и эмоциональный выплеск материнского стресса, вызванного беспокойным поведем младенца и усиленного усталостью, недосыпом, как в случае с героиней Чехова.
«Непосредственно связанные с областью заговоров, колыбельные решают прикладную задачу: угомонить неспящего ребенка сильнодействующими средствами народной магии», - обобщает выводы исследователей Сергей Алпатов. Всем известный «Волчок», к слову, тоже об отношении человека с потусторонним миром. Только если в случае со смертными колыбельными поющий выступает за контакт с ним, то в песнях с упоминаниями волчка, кота, Буки он предупреждает об опасности такого взаимодействия.

«Сон в народной культуре равноценен смерти. Это переходное состояние, в которое и желает баюкающий погрузить младенца, - продолжает Надежа Рычкова. - У славян существовало представление, что младенец до определенного времени - в разных традициях по-разному, чаще всего до крещения - связан с иным миром и уязвим для потусторонних сил. Поэтому тексты смертных колыбельных не являлись «жуткими» для людей, имеющих подобные представления. Смысл их был в том, чтобы ребенок преодолел переходный статус и проснулся настоящим членом общества. Чередование смерти-сна и пробуждения постепенно приведет к преодолению переходного статуса, то есть к взрослению. Эта одна из функций таких текстов. Надо заметить, что колыбельные полифункциональны, и еще одна наиболее вероятная функция, которую реализовали смертные колыбельные, - это функция охранительная. То есть пожелание смерти – это обман смерти».
Это предположение кажется наиболее правдоподобным, потому что в традиционной культуре существуют и другие случаи обмана смерти и болезни. Например, охранительные имена. На Руси называли Злобой, Кручиной, Некрасой, чтобы ребенок вырос добрым, веселым или красивым, а у осетин до сих пор встречается имя Саукудз (в переводе с осетинского «черная собака»). Так называли мальчика, если он родился после того, как в семье умерло несколько детей.

В наше время смертные колыбельные, конечно, не поют. Они утратили свои главные функции: охранительную и функцию вочеловеченивания, а современному человеку кажутся совсем дикими. Актриса, исполнитель колыбельных песен Валентина Георгиевская также отказалась от «смертных» текстов, хотя рекомендует относиться к ним с пониманием, как к заслуживающей внимания части народной культуры:

- В моем сборнике колыбельных я записала несколько смертных, полагая, что это необходимо и нормально. Сейчас я уже не так в этом уверена. Начать с того, что изначально в смертных колыбельных нет обращения к ребёнку по имени, то есть эти колыбельные не адресованы ребёнку. Во-вторых, все колыбельные пелись лет до двух, пока ребенок чувствует себя частью матери. То есть даже если смертные колыбельные пелись с именем ребенка, он еще не мог воспринимать это как обращение лично к нему.
Но при этом я не могу себе представить, что какая-то современная мать по доброй воле будет петь своему ребёнку такую колыбельную. Да, я считаю, что это симптом болезни «не грузите меня негативом». Смерть, покойник, гроб - тема смерти давно стало «неприличной» в западной культуре. А так как и мы «запад», теперь и у нас тоже.
Я не говорю, что мне нравятся эти тексты, но время назад не поворотишь. Такая реальность. Присутствие смерти в жизни - не пессимизм, не равнодушие, не бахвальство. Это часть любой, не обязательно русской, традиционной культуры, из которой мы, увы, «выросли». И это тоже нельзя вернуть, восстановить, не надо обольщаться.
Русских нельзя назвать равнодушными, в том числе к жизни и смерти. Унылыми - да, можно. Если сравнивать русские и, скажем, сербские народные духовные стихи, это бросается в глаза. Но равнодушие к смерти ведет к равнодушию к жизни. К обесцениванию, к сведению жизни, и вообще человека к персонажу компьютерной игры.