Школа межэтнической журналистики
Бай-бай да люли, хоть сегодня умри
Почему от Поволжья до Поморья пели колыбельные с пожеланием смерти
В русских деревнях вплоть до 20 века младенцам пели песни с пожеланием смерти ребенку или описанием его похорон: «смертные» колыбельные. О их природе и задачах филологи спорят и по сей день.
Смертные колыбельные встречались повсеместно: центральная Россия, Урал, Сибирь, Русский Север. Разве что на юге страны таких текстов зафиксировано не было. Большая часть записей сделана в 1920-1950е годы, немного - ранее 1900х и чуть позже 1970х годов. По мнению кандидата филологических наук, преподавателя кафедры русского народного устного творчества филфака МГУ Сергея Алпатова, это говорит о традиционности материала и в то же время о более активном использовании жанра во времена войн, голода, социальных катастроф. Смертные колыбельные в деревнях можно было услышать и в 90-е. Так, одни из последних были записаны сравнительно недавно – в 1997 году в селе Никола и селе Лядины Архангельской области (записи хранится в Лаборатории фольклористики РГГУ).
Чужой в тебе
В науке нет единого мнения о природе и назначении смертных колыбельных. Существует несколько версий, и для каждой можно найти аргументы как за, так и против. Безнравственность русского крестьянства? Отличное от нашего отношение к смерти? Такие колыбельные как пожелания избавиться от мук пели только больным младенцам? Что, кстати, совсем не соответствует самим текстам. Есть версия, что в ребенке жил «чужой». Это он, чужой, плакал, капризничал, не хотел спать, и мать убаюкивала на смерть не малыша, а злого духа в нем. Самой правдоподобной и гуманной кажется версия о том, что такие колыбельные – это обманки. Мать или няня заговаривали несчастью зубы, чтобы оно шло мимо, а ребенок жил счастливым и здоровым.
Есть версия, что в ребенке жил «чужой». Это он, чужой, плакал, капризничал, не хотел спать, и мать убаюкивала на смерть не малыша, а злого духа в нем.
Проблемы с интерпретацией таких колыбельных, особенно записанных в XIX веке, связаны с тем, что зачастую собиратели фиксировали только тексты без комментариев информантов. Если мы посмотрим на записи, опубликованные в 1898 году этнографом Павлом Васильевичем Шейном, то увидим, что многие тексты были присланы корреспондентами с мест, а не записаны собирателями-профессионалами. Следовательно, не описана ситуация исполнения колыбельных.
Надежда Рычкова, научный сотрудник лаборатории теоретической фольклористики ШАГИ ИОН РАНХиГС
По мнению Надежды, такие колыбельные нельзя рассматривать отдельно от большого убаюкивающего текста. Скорее всего это некоторые элементы-формулы, которые по-разному соединяются в процессе пения, поэтому рядом с мотивом пожелания смерти могут соседствовать мотивы пожелания здоровья, богатства, призывания Буки, кота.
Смертные колыбельные, довольно короткие сами по себе, по определению не могут выполнить функцию «бесконечного» убаюкивающего пения и при необходимости объединяются с текстами магически программирующими счастливое и успешное будущее «проснувшегося» (и выросшего за время сна) ребенка.
Сергей Алпатов, преподаватель кафедры русского народного устного творчества филологического факультета МГУ
Сон = смерть
Ситуация, в которой младенцу могли бы петь смертную колыбельную, описана в рассказе Чехова «Спать хочется». Нянька Варька, девочка лет тринадцати, загружена работой по дому днем, а ночи напролет качает беспокойного хозяйского ребенка. Если Варька, чего доброго, уснет сама, хозяева прибьют ее. А спать хочется. Вполне можно представить, что замученная работой и озлобленная нянька, сама еще ребенок, пела младенцу: «Бай да люли, / Хошь сегодня помри… / Матери опроска / И тебе упокой».
Быт русских крестьян был настолько тяжел, а человеческая жизнь ценилась так мало, что, наверное, смертные колыбельные явление закономерное. В них и прямое отражение непростых бытовых и социально-экономических условий жизни традиционной семьи, для которой каждый родившийся ребенок – лишний рот, и эмоциональный выплеск материнского стресса, вызванного беспокойным поведем младенца и усиленного усталостью, недосыпом, как в случае с героиней Чехова.
«Непосредственно связанные с областью заговоров, колыбельные решают прикладную задачу: угомонить неспящего ребенка сильнодействующими средствами народной магии», - обобщает выводы исследователей Сергей Алпатов. Всем известный «Волчок», к слову, тоже об отношении человека с потусторонним миром. Только если в случае со смертными колыбельными поющий выступает за контакт с ним, то в песнях с упоминаниями волчка, кота, Буки он предупреждает об опасности такого взаимодействия.
Всем известный "волчок", который "схватит за бочок", - тоже об отношении человека с потусторонним миром.
«Сон в народной культуре равноценен смерти. Это переходное состояние, в которое и желает баюкающий погрузить младенца, - продолжает Надежа Рычкова. - У славян существовало представление, что младенец до определенного времени - в разных традициях по-разному, чаще всего до крещения - связан с иным миром и уязвим для потусторонних сил. Поэтому тексты смертных колыбельных не являлись «жуткими» для людей, имеющих подобные представления. Смысл их был в том, чтобы ребенок преодолел переходный статус и проснулся настоящим членом общества. Чередование смерти-сна и пробуждения постепенно приведет к преодолению переходного статуса, то есть к взрослению. Эта одна из функций таких текстов. Надо заметить, что колыбельные полифункциональны, и еще одна наиболее вероятная функция, которую реализовали смертные колыбельные, - это функция охранительная. То есть пожелание смерти – это обман смерти».
Это предположение кажется наиболее правдоподобным, потому что в традиционной культуре существуют и другие случаи обмана смерти и болезни. Например, охранительные имена. На Руси называли Злобой, Кручиной, Некрасой, чтобы ребенок вырос добрым, веселым или красивым, а у осетин до сих пор встречается имя Саукудз (в переводе с осетинского «черная собака»). Так называли мальчика, если он родился после того, как в семье умерло несколько детей.
Бай-бай да люли!
Хоть сегодня умри.
Завтра мороз, снесут на погост.
Мы поплачем-повоем, в могилу зароем.

Баюшки-баю,
Не ложися на краю.
Заутро мороз,
А тебя на погост.
Мать-царевна сына родила,
Под колокол схоронила,
просвиркой накадила...
Унылые, но не равнодушные
В наше время смертные колыбельные, конечно, не поют. Они утратили свои главные функции: охранительную и функцию вочеловеченивания, а современному человеку кажутся совсем дикими. Актриса, исполнитель колыбельных песен Валентина Георгиевская также отказалась от «смертных» текстов, хотя рекомендует относиться к ним с пониманием, как к заслуживающей внимания части народной культуры:

- В моем сборнике колыбельных я записала несколько смертных, полагая, что это необходимо и нормально. Сейчас я уже не так в этом уверена. Начать с того, что изначально в смертных колыбельных нет обращения к ребёнку по имени, то есть эти колыбельные не адресованы ребёнку. Во-вторых, все колыбельные пелись лет до двух, пока ребенок чувствует себя частью матери. То есть даже если смертные колыбельные пелись с именем ребенка, он еще не мог воспринимать это как обращение лично к нему.
Но при этом я не могу себе представить, что какая-то современная мать по доброй воле будет петь своему ребёнку такую колыбельную. Да, я считаю, что это симптом болезни «не грузите меня негативом». Смерть, покойник, гроб - тема смерти давно стало «неприличной» в западной культуре. А так как и мы «запад», теперь и у нас тоже.
Я не говорю, что мне нравятся эти тексты, но время назад не поворотишь. Такая реальность. Присутствие смерти в жизни - не пессимизм, не равнодушие, не бахвальство. Это часть любой, не обязательно русской, традиционной культуры, из которой мы, увы, «выросли». И это тоже нельзя вернуть, восстановить, не надо обольщаться.
Русских нельзя назвать равнодушными, в том числе к жизни и смерти. Унылыми - да, можно. Если сравнивать русские и, скажем, сербские народные духовные стихи, это бросается в глаза. Но равнодушие к смерти ведет к равнодушию к жизни. К обесцениванию, к сведению жизни, и вообще человека к персонажу компьютерной игры.
Ты обманешь-проведешь –
В сыру землю спать уйдешь,
Баю-баюшки-баю.
Ты во желтые пески
Да под сини камешки,
Баю-баюшки-баю.
Во сыру земелюшку
Тебя схороним, девушку...
А я байкаю, качею,
Петру Павлу завечаю,
Петру да Павлу, Приподобному Макарию.
Спи, дитя моё мило,
Будет к осени друго,
К именинам третьё,
Седни Ванюшка помрет,
Завтра похороны,
Будем Ваню хоронить,
В большой колокол звонить.
Равнодушие к смерти ведет к равнодушию к жизни.
Наталья Костарнова, студентка Школы межэтнической журналистики
Made on
Tilda